Александр Мелихов - Весы для добра

Но ведь разум, бедняга, и сам существо зависимое: когда сильно хочешь чего-то, твой разум то и дело оказывается слугой твоего хотения — пусть с виду ты и рассуждаешь вполне логично: логика — правила перехода от одного суждения к другому — сама по себе бессильна: так правила уличного движения не помогут найти нужный дом в громадном городе, если не знаешь адреса. Но откуда же берется адрес?

Ясно, по крайней мере, одно: несправедливость, эгоизм — страшные кандалы на разуме. Только не будь свиньей или трусом, и, глупый, рассудишь лучше умного.

Но может быть, естественный отбор закрепил те качества, которые помогают человеку лучше устроиться в жизни, для этого-то ноги ходят, руки берут, желудок переваривает, а мозг думает, и если он придумывает что-то неприятное для тебя, то это такое же физиологическое расстройство, как, скажем, несварение желудка: орган не выполняет своих функций.

«И верно, кому какая польза, когда я додумываюсь до чего-то неприятного, требующего каких-то жертв?.. Хм, как „кому” — да другим людям. Человечеству, если угодно. Хотя бы какой-то его части. Когда обуздываешь личное хотение разумом, всегда делаешь это для других. Для их хотений, значит?..»

Он напряженно задумался, чувствуя, что сейчас поймет что-то очень важное, — и понял. Разум — это, во всяком случае, нечто такое, что позволяет людям прийти к единому взгляду на вещи. И с радостным облегчением почувствовал: это — истина. Ему предстояло еще долго носиться с ней, но такой несомненной и ослепительной она не казалась больше никогда. Так что же — надо искать не личную, а какую-то общую истину? Истину не найдешь, пока думаешь только о себе? Здорово!

Незаметно для себя он встал и сделал несколько разминочных движений — ударов в воздух, нырков, — но тут же опомнился и осторожно огляделся: к счастью, его никто не видел. Однако, он уже мог снова вернуться к людям! Оказалось, что уже светит солнце, и на небе не тучи, а довольно редкие облака. Но почему-то казалось, что солнце проглянуло только на миг, и сейчас снова скроется. Земля тяжко вздрагивала: мимо неслись груженные песком платформы, по ним крутились лилипутские самумы.

Да, да, именно так: разум — та часть мышления, которая приводит людей к единодушию!

Почувствовав на лице неуместную улыбку, умудренную и какую-то отеческую, он поспешил убрать ее, пока кто-нибудь не принял его за ненормального, и — вздрогнул: навстречу шла молодая женщина в светлом пальто.

Но как она шла! Полуприсев, расставив руки и отведя их немного назад, как делают мальчишки, изображая самолет, и, вдобавок, оскалившись и что-то приговаривая. Но не успел он подумать: «Сумасшедшая!», как увидел у себя под ногами крошечного мальчишку в голубом комбинезоне. На неуверенных ножках он шел к матери, а она, смеясь, ловила его. И как внезапно переменилась вся сцена! Олег перевел дыхание.

Удивительнейшей штукой должны быть эти весы для добра и зла: одна лишняя или упущенная деталь — маленькая гирька, казалось бы, — может все перевернуть («в физике что-то не помню такого»): трогательное превратить в смешное, деликатное в бестактное — что угодно во что угодно. Раз уж из-за одной детали очаровательную маму можно увидеть жуткой юродкой…

А ведь он, Олег, — конструктор весов — на каждом шагу или упускает что-то, или домысливает. Уж чего он только с Мариной не наупускал и не надомысливал! Да и в других, простейших делах: недавно, например, ему показалось, что в руках у девушки что-то вспыхнуло, а это она раскрыла яркий зонтик, направив острие в его сторону; зимой ему как-то почудилось, что окна общежития отражаются в луже у стены, а это горели окна полуподвала, — и все-таки он не испытывает серьезных сомнений в конечной познаваемости мира, хотя теоретически понимает, что, в принципе, какие-то ошибки могут растянуться на всю жизнь. Вероятно, природа лишила его этих сомнений потому, что для жизни они совершенно бесполезны. В сущности, вопрос о конечной познаваемости мира может быть поставлен так: в состоянии ли человек выдумать вопросов больше, чем ответов.

Ближе к вокзалу навстречу попалось еще несколько человек: две девицы, разговаривавшие, не глядя друг на друга, широко раскрывая рты и качая головами, словно пели частушки, потом два парня, один из которых что-то рассказывал другому с такой сложной жестикуляцией, что его можно было принять за глухонемого. Возможность обмануться была во всем, а он чувствовал себя вполне уверенно в этом зыбком мире.

Потом его толкнул очень целеустремленный и собранный мужчина, хотя Олег посторонился, — ему это ничего не стоило. Но мужчина даже плечом не шевельнул, чтобы разминуться. Олег представил, как тот идет по жизни, из года в год никому не уступая ни сантиметра, толкая всех и каждого, но это не вызвало в нем тягостного чувства. Ничего, пусть тот сеет вокруг себя зло, а он, Олег, будет сеять добро — еще посмотрим, кто кого!

Почти все дома на центральной улице были послевоенные, солидные, с портиками, а то и с башенками, — отзвуки строительства павильонов ВСХВ, возведенных с титаническим размахом, — но попадались и дореволюционные, напоминающие что-то не то петродворцовое, не то сестрорецкое. Поперечные улицы, в которые он заглядывал, выглядели уже совсем по-дачному. Случайно взглянув направо, он увидел, что идет рядом с чрезвычайно высокой сетчатой, крупными квадратами, оградой, за которой сияет необыкновенно лазурное небо. Удивленный (потому что справа должен был находиться пятиэтажный дом), он посмотрел на сетку как следует. Оказалось, что это была стена дома, выложенная голубой квадратной плиткой. Если последить, подумал, он, такие обманы случаются с нами ежеминутно. А мы все-таки не сомневаемся, что правильно видим мир. «Почему же я сомневаюсь, что правильно вижу добро и зло?».

Да просто потому, что сомнения эти сами лезут в голову, а сомнения насчет материального мира сами не лезут, их приходится притягивать — вот и вся разница. «О, так значит я ищу не истины, а отсутствия сомнений — несомненности?» Было очень хорошо идти по чужому городу среди незнакомых людей и чувствовать себя, как дома.

Вдруг он остановился и вернулся назад: его привлекло странное, похожее на ругательство слово «вшивка», написанное на выставленной в окне пластмассовой табличке. Это оказалась «вшивка молний» в мастерской ремонта одежды. После этого он усмотрел каламбур и в словах «брюки со скидкой». В Ленинграде он видел еще «дачу советов» в юридической консультации.

Он стал поглядывать на вывески и скоро обнаружил очень интересную: просто «магазин», без всяких пояснений, и, мелкими буквами, «Специализированный трест» и еще что-то.