Михаил Черненок - Последствия неустранимы: Жестокое счастье.

«Провокация» заинтересовала Бирюкова самым серьезным образом. Он долго беседовал с Тумановым, стараясь нащупать хотя бы тонюсенькую ниточку к разгадке провокационного звонка, но Туманов больше того, что уже сказал, ничего добавить не смог.

— Давай, Олег, договоримся: если еще какие-то провокации будут, немедленно сообщи мне. И пусть Надя, пожалуйста, ко мне зайдет. Договорились?..

Бирюков протянул на прощанье руку. Туманов вяло ответил на рукопожатие, наклонил голову и вышел из кабинета. Вскоре к Бирюкову заглянул Голубев:

— Игнатьич, Тося Стрункина здесь. Приглашать?

— Пригласи.

Голубев широко распахнул дверь. Антон мельком посмотрел на вошедшую Стрункину и не заметил на ее лице ни растерянности, ни испуга, ни настороженности, с которыми — в зависимости от характеров — обычно приходят вызванные повесткой свидетели. Бодренько сказав «здрасьте», Тося села на предложенный Бирюковым стул и как ни в чем не бывало кокетливо улыбнулась:

— Успокоился мой муженек, так что ни в какую прокуратуру подавать заявления не будет.

— Я пригласил вас по другому делу, — сказал Антон.

Тося удивленно моргнула:

— Что такое?

— Нас интересует причина смерти Головчанского…

— А я разве знаю, от чего Александр Васильевич умер? Очень крепкий, жизнерадостный мужчина был и вдруг… Наверное, инфаркт, да?..

— Его отравили.

Стрункина резко, словно ее толкнули в спину, подалась вперед:

— Ой, ужас! Кто?..

— Давайте вместе подумаем. Действительно, кто мог это сделать?

—. Провалиться сквозь землю, не знаю! — Тося нервно сцепила тонкие пальчики. — Александр Васильевич настолько прекрасный человек был, что прямо прелесть! На подчиненных никогда голоса не повышал, всегда с улыбочкой. Если что не так, спокойно разберется, объяснит по-умному и шутливо погрозит: смотри, мол, больше такого, лапушка, не делай. Это у Александра Васильевича любимое словечко было — «лапушка». Короче, от него все сельстроевские женщины без ума были.

— А он от женщин?..

— Ну, как вам это… — Тося смущенно опустила глаза. — С женщинами Александр Васильевич был очень внимателен, вежлив, любил пошутить, новый анекдот рассказать. Ой, сколько он анекдотов знал — нарочно не придумаешь!.. Но не приставал к женщинам, как некоторые наглые мужчины.

— Как, например, Алексанян? — быстро спросил Антон.

Стрункина вроде бы вздрогнула:

— А при чем тут Алексанян?

Бирюков улыбнулся:

— Для примера. Чего вы испугались?

Лицо Тоси зарозовело:

— Ну… Хачик, конечно, нахальный тип, но мы ведь разговариваем о Головчанском. Я понимаю, почему меня в угрозыск вызвали. Мой Иван Тимофеевич от ревности взбесился и всей улице сплетню разнес насчет Александра Васильевича. Не верьте Ивану… Конечно, я немного виновата. В железнодорожный праздник Иван часы в подарок на работе получил, ну а я как раз в День строителя на собственную премию купила сапоги и тоже решила прихвастнуть, мол, лично начальник ПМК подарил за хорошую работу…

— Сколько заплатили Алексаняну за сапоги?

Тося растерянно посмотрела на молчаливо сидящего Голубева и опять повернулась к Бирюкову:

— Ой, вы все знаете, да?.. Ни копейки лишней Хачик с меня не взял. Копеечка в копеечку, как на штам-пике, заплатила. Ну а Иван Тимофевич по ревности из мухи слона раздул.

— Последний ваш семейный конфликт произошел не из-за сапог, — сказал Бирюков. — Кто у вас в доме был в ту ночь?

Стрункина еще раз кинула испуганный взгляд на Голубева:

— Я товарищу рассказывала. Истинная правда, никого не было. Днем заходил какой-то любитель выпить. Сказал, друг Ивана Тимофеевича, но…

— Но это истинная неправда, — перебил Антон. — Хотите, скажу, кто от вас ушел через окно? Сказать?..

— Ой, не надо! Лучше я сама… — Тося принялась разглаживать на коленях платье. — Знаете, в общем, это… Хачик Алексанян приходил. Уже потемну непрошеным гостеньком заявился. Бутылку коньяка принес, ну и, понятно, давай, мол, сапожки обмоем, чтоб лучше носились. Я говорю: «Убирайся, нахалюга, немедленно!» А он: «Ха-ха! Не уберусь, пока бутылку не разопьем.

Темно на улице, дорогу не найду, понимаешь, да?» — «Убирайся! — кричу. — Стрункин утром с работы вернется — тебе фонарей насветит, а мне голову ни за что свернет». Хачик — ноль внимания. Зубы скалит. Тогда я выскочила на веранду и комнатную дверь защелкой — хлоп! Он вроде надавил плечом — не тут-то было. Защелка у нас крепкая. Остался, наглец, в доме. Коньяк весь высосал и табачищем надымил, как паровоз. А я, истинная правда, всю ноченьку, как на иголках, на веранде просидела. Когда Иван утром забарабанил кулачищем по двери, Хачик без подсказки сообразил, что улепетывать через окно надо. — Тося умоляюще посмотрела на Бирюкова. — Не рассказывайте об этом Ивану.

Он житья мне не даст, если про Хачика узнает. Это ж не уголовное дело, а семейное. Так ведь?..

— В семейные дела мы не вмешиваемся, — успокоил Антон и повернулся к Голубеву: — Слава, быстренько разыщи Алексаняна, уточни у него эти показания.

— Ой, да чего уточнять! — воскликнула Струнки-на. — Если Хачик станет отпираться, бесстыжие глаза его выцарапаю!

Когда Голубев вышел из кабинета, Бирюков снова спросил Стрункину:

— На Головчанского в тот вечер Алексанян не жаловался?

— А чего шабашнику жаловаться, — быстро проговорила Тося. — Александр Васильевич хорошо к нему относился. Бывало, если по нормированию с наемной бригадой какая заминка получится, Головчанский тут как тут: «Не обижай, лапушка, Алексаняна. Хачик наша беда и выручка».

— Почему «беда»?

— Ну это у Александра Васильевича такая поговорка была.

— Вы, нормировщица, знали о том, что наемной бригаде платят по завышенным расценкам?

— Об этом все в ПМК знают, и нормировщики тут ни при чем. Нам как начальство прикажет, так и пронормируем. А вообще, надо сказать, шабашники строят хорошо. У них днем с огнем на объектах брака не отыщешь, потому что за Переделки им ни копеечки не оплачивают. Вот и стараются, чтобы сразу все сделать добросовестно да премию за досрочный ввод объекта отхватить.

Постепенно Антон Бирюков перевел беседу к взаимоотношениям Головчанского с подчиненными. Стрункина оказалась из тех женщин, которые «знают» буквально все и обо всем имеют собственное мнение. На вопросы Тося отвечала быстро, почти не задумываясь. Судя по ее бойким ответам, в коллективе ПМК не было ни единого человека, кто хоть раз бы сказал о Головчанском плохое слово. Так же хорошо она охарактеризовала и Олега Туманова, много лет бессменно возившего Александра Васильевича на персональной машине.

— Вот в семейной жизни Олегу капитально не везет, — чуть передохнув, добавила Тося.