Владимир Барвенко - Утро чудес

— В нашу породу пошел, — соглашается отец. — Иван Семенович, дед твой, сынок, двухметрового роста был. Каланча! Ты-то помнишь его, Аня?

— Смутно. Я ж его один раз всего видела, как перед войной ездили… Возил ты меня своим напоказ.

— Сильный был человек. Хуторской кузнец! Гражданскую прошел, в эту войну партизанил. Сколько контузий да ранений перенес. А умер глупо — от пустякового нарыва. Мог бы еще жить.

— Гляжу я на вас, ребята, ну до чего ж вы похожи. Родственнички.

«Она еще шутит», — подумал я, обижаясь на маму. И вдруг сказал:

— Я есть хочу.

— Правильно, сын, соловья баснями не кормят, — бодро поддержал меня отец. — Накрывай, мать, на стол. Корми мужчину.

— Сейчас будем ужинать. Мы же тебя ждали, сынок. Иди, мой руки.

Когда я вернулся из ванной, отец выкладывал из чемодана на стол содержимое — бутылку вина, две баночки икры, большую цветастую коробку конфет. Спросил:

— Как учишься, Эдуард?

— Нормально, — ответил я и подумал. «Неужели мама ему не сообщила, как я учусь?»

— Ты бы отцу дневник показал, — крикнула из кухни мама. — Павел, у него все пятерки. Все до одной.

— Мам, а хвастаться нехорошо.

Мама вошла в комнату с тарелками в руках.

— Когда есть чем хвастаться, не грех.

— Все-таки нехорошо, — повторил я.

— Не упрямься, доставай дневник.

— Ну, что ты, Аня. Я верю, что мой сын — отличник.

«Мой сын», — усмехнулся я.

Отец закурил. Я пошел следом за матерью на кухню. Мама шепнула:

— Не оставляй папку одного. Неудобно. Поговори с ним о чем-нибудь. Покажи свои картины.

— Не буду я ему ничего показывать. Когда он уедет?

— Завтра уедет, успокойся.

— Только ты не лебези перед ним. Я тебя прошу.

— Ты мне не указывай, как себя вести, — рассердилась мать.

За столом отец разлил по рюмкам вино, мне тоже. Вино я пил единственный раз в жизни, когда еще дружил с Катришем. Мы получили свидетельства за семилетку, и Сережка предложил отметить. Он объяснил, что все взрослые люди отмечают важные события в жизни с вином. Мы купили бутылку и забрались в глубь городского парка. Вино было приторно-сладкое — я едва осилил половину стакана. А Сережка, воображая, прихлебывал из горлышка, но ему тоже было противно.

Я отставил рюмку.

— Да, Павел, ему не надо. Рано еще. Хватит того, что уже покуривает, — сказала мама, косо взглянув на меня.

— Как там говорят: курить — здоровью вредить, — засмеялся отец и подмигнул мне. — Я закурил впервые на флоте и с тех пор каждый год собираюсь бросить. Но когда-нибудь обязательно брошу.

— Ты хоть начал в зрелом возрасте, а этот с пеленок распробовал. И курит-то, Павел, всякую ерунду. «Прибой», какие-то «Театральные».

— Ну, мам…

— Уж не врал бы: «Не курил, честное слово». А от самого табачищем несет как от извозчика. Тебе положить салат, Павел?

— Да-да, — кивнул отец и взял рюмку.

Они выпили за встречу и заговорили о своем, давнем. Мама все подкладывала отцу еду, все ухаживала за ним. То на кухню за чистой тарелкой сбегает, то за полотенцем. Он ей жизнь испортил, а она ему на колени полотенце расстелила, чтоб не испачкался. «Хорошо, что отец не лезет ко мне со своими вопросами. А то еще воспитывать начнет. Любят они все воспитывать», — подумал я.

— За твои успехи, сынок. За то, чтобы ты не делал в жизни ошибок, — предложил тост отец и задержался на какой-то своей прерванной мысли, так что на лице его отразилась борьба. Он коснулся рюмкой стола, и она чуть пролилась. А я отчего-то вспомнил, как когда-то, давно, врал мальчишкам, что проводил отца в дальнее плавание. Стыдно было сознаться, что отец ушел от нас навсегда. И я сочинил красивую сказочку про то, как отец мой ходит на большом торговом судне помощником капитана. Ходит едва ли не по всем морям и океанам. И из каждого порта шлет мне письма. И мне верили. Я так увлекся, что поверил в это сам. Честное слово, с ложью было легче жить, чувствовать себя не ущербным, не сироткой наполовину, как те мальчишки, у которых отцы погибли на фронте. Впрочем, они гордились своими отцами. А мне было так обидно. Но сейчас той острой обиды я уже не чувствовал. На какой-то миг стало даже его жаль.

Мать сделала движение рукой, но рюмку не взяла. Серая тень набежала на ее лицо, в глазах полыхнула давняя боль. Эти глаза встали из тех далеких, тяжелых дней, и я запомнил их на всю жизнь. Но, повинуясь более сильному чувству в себе, она так и не смогла опротестовать его слова, хотя бы внешним укором, остановилась на полпути и отступила. Улыбнулась, и во мне что-то заныло. Но отец, должно быть, ее понял и выпил в мертвой тишине один.

Потом он обратился ко мне и маме.

— Куда же думаем после школы?

— А, ну его, хочет быть художником. Только все это несерьезно, увлечение, — сказала мама.

— Художником? — удивился отец. — Конечно-конечно, помню, что-то ты рисовал, Эдуард. Но маленьким, по-моему, мечтал быть военным моряком. Адмиралом!

— Каким там адмиралом, Павел! Вбил себе в голову художественное.

— Мам, ты мыслишь, как Сережка Катриш. Художник всего лишь жалкий маляр. А вот инженер… Здорово звучит, я понимаю. Представляю себе, как Сережкина мать будет говорить тебе: «А мой на инженера учится», — сказал я и взглянул на отца, ища поддержку.

— А кто он такой, Катриш? — спросил отец.

— Да отец его в тресте угольном служит каким-то начальником. А сынишка у них хороший, воспитанный мальчик.

— Много ты знаешь, воспитанный, — занервничал я.

— Да, сынок, воспитанный мальчик. И я не нахожу ничего плохого в том, что он серьезно задумывается над своим будущим.

— Конечно, Катриш очень серьезный человек, — ехидно подхватил я. — Только скучно, ма, жить с такой логикой. Кратчайшее расстояние между двумя точками — есть прямая линия. Все правильно. Если я научился решать задачки по математике, то быть мне инженером. А я вот не хочу. Не тянет.

— Ничего, потом потянет. Учительница математики мне сказала, что у тебя способности.

— Мам, с тобой скучно, ты опять хвастаешься. И вообще. Сколько можно об одном и том же? — Я поглядел на отца. — За полтора года я еще успею съехать.

— Я тебе съеду. Скажи ему, Павел, что можно оставаться художником, имея твердую специальность. Уже сейчас надо об этом задуматься.

— Постой, постой, Аня, а вдруг у сына талант, — не согласился отец.

— Талант? А вот его картины. — Мама указала взглядом на стену, где висели несколько моих давних пейзажей. — Что может из этого получиться?

Отец встал, подошел к картине с изображением дремлющих рыбацких баркасов. Я напряженно следил за ним.

— Такое вот оно и есть, море, — сказал отец.

— Эдик, а ну-ка покажи последнюю картину. Девушку в море, — просияла мама.

— Она еще не готова.

— …Надо же. Везде море. Чайки. У тебя своя тема, сынок, — переходя от одной картины к другой, говорил отец. — Признаться, я сразу и не сообразил, что это твои работы.