Пьер Мустье - Три французские повести

Глод даже ладони на плечи ему положил, чтобы тот смирно сидел на стуле.

— Я отсюда ничего не вижу, — заскулил Бомбастый, на которого все же подействовала торжественность момента, — и не слышу ничего…

— Замолчи. Не баламуть зря волны. Там наверху заскворчит, ровно сало на сковородке.

— Да я ничего не вижу…

— Если волны у тебя от печени идут, не думаю, чтобы им удобно было играть в чехарду с твоим горбом.

Сизисс не успел ответить оскорблением на оскорбление. Прямо перед ним на буфете возникло черное пятно, приняло форму ящичка, и постепенно разгорелась зеленая точка.

— Не шевелись, чертов осел, — шепнул Глод, силой удерживая Шерасса, который чуть было не вскочил со стула.

Из ящичка раздался голос инопланетянина:

— Мсье Шерасс… Мсье Шерасс…

— Кто это меня зовет? — пролопотал Сизисс.

— Говорит Оксо, вызываю Землю… Говорит Оксо, вызываю Землю… Мсье Шерасс… Говорит Диковина… Вы здесь, мсье Шерасс?

— Да скажи «здесь», старый потаскун, — шепнул ему Ратинье.

— Это я… Франсис Шерасс…

— Не бойтесь, мсье Шерасс.

— Я ничуть и не боюсь, — ответил Бомбастый, которого била такая дрожь, что стул под ним чуть не разваливался на куски.

— Хотите дожить до двухсот лет, мсье Шерасс?

— Если на то будет ваша добрая воля… Если есть такой способ, чтобы этому способствовать, я не против… — с трудом выдавил из себя Сизисс.

— Значит, решено! Глод!

— Да, Диковина.

— Я прилечу сегодня в полночь. Обговорим подробности вашего отъезда. Вы мне представите мсье Шерасса. А суп будет?

— Как-нибудь уж сварим.

— А бутылочку поставите?

— Даже две.

— Значит, до вечера. До свиданья, мсье Шерасс.

— До свиданья, мсье Диковина, — из последних сил пробормотал Бомбастый.

— Диковина! — крикнул вдруг Глод. — Ты еще здесь?..

— Слушаю вас.

— У нас тут соседи есть, от них такой адский шум, что ты сам небось их за свои миллионы километров слышишь. Что-нибудь можешь сделать?

— Я сейчас же запущу им прямо в морду противозвуковую волну.

— Большое спасибо.

— Не за что. Я до того рад, Глод, что вы наконец решились! Рад, рад!

Зеленый огонь в последний раз ударил им в глаза, мигнул и погас.

— Вот оно как! — заключил Ратинье со скромной простотой, а его друг проглотил слюну с таким звуком, с каким раковина всасывает воду.

Окончательно развеселившись, Глод со всего размаху шлепнул Сизисса по плечу.

— Ну, что скажешь, старый дурень?

— Скажу, что, если ты немедленно не поднесешь мне стаканчик, я в обморок брякнусь.

Ратинье протянул другу стакан, тот хлопнул его одним духом, не пролив ни капли.

Со зловещим урчанием, издав напоследок с десяток до ужаса фальшивых нот, отдаленные тамтамы вдруг оборвали свой речитатив; задохнулись, как-то пришепетывая, громкоговорители, прицепленные к верхушкам деревьев. Чудесная тишина залегла над лугами. И вернулись с десяток птичек, осторожно, на цыпочках, и залились во весь голос…

Глод с Бомбастым уселись на скамеечку, водрузив между собой литровую бутылку, а сбоку у каждого стоял стакан. Пользуясь тем обстоятельством, что Шерасс все еще не мог опомниться, Ратинье рассказал ему во всех подробностях сверхнеобычайную, но, однако ж, вполне достоверную историю о появлении Диковины и их отношениях.

— Похоже, что ты с ним совсем запанибрата, — признал Бомбастый и добавил не без капли яда, именуемого ревностью: — Может, ты с ним больше, чем со мной, дружишь?

— Не болтай глупостей. Ты тоже его другом станешь. А друзей лучше всего иметь двоих.

— Как и папу, — ни к селу ни к городу сбрехнул Бомбастый. И добавил: — Вот я чего никак в толк не возьму, чего это им, твоим старым хрычам, так капустный суп полюбился!

— Из его разговоров я понял, вернее, кажется мне, что понял, будто капустный суп им удовольствие доставляет и что у них никаких удовольствий вообще нету. Ну, словом, вроде они Америку открыли. И что самое малюсенькое удовольствие еще лучше любой Америки.

Они докончили свой литр без малейшего угрызения совести, так как им теперь уже нечего было заботиться о собственном здоровье. Что бы они ни делали, сколько бы ни пили, ни курили, чего бы ни ели, все равно впереди маячила радужная перспектива прожить еще сто тридцать лет.

— А ты говорил Диковине, — спросил Бомбастый, — что мы с собой курочек и кроликов захватим?

— Пока еще нет.

— А ты скажи, милок, потому что овощи и сало дело, конечно, хорошее, но нам нужно и омлет съесть, и говядинки. На что мне лететь в небеса, чтобы я там в чем-нибудь испытывал нужду… Нельзя же с утра до вечера один капустный суп хлебать как каторжный. Кроме того, нет скотины — нет и навоза. А без навоза ничего не вырастишь.

— Верно ты говоришь.

— И аккордеон я тоже с собой возьму.

— Возьмешь все, что вздумаешь. Они подадут нам большую тарелку, и мы, что нам надо, в нее и погрузим.

— А скамейки тоже влезут?

— Почему бы и нет!

Бомбастый вернул Глоду недавно полученный от него дружественный тычок:

— Стало быть, нам еще сто тридцать лет на скамье сидеть, разговаривать, пить, воздух портить и на аккордеоне играть?

— Надо думать, что так оно и будет.

— А я боюсь, не слишком ли это долго?

— Ведь никто этого еще не видал, сами там увидим.

— Верно, будет еще время оглядеться.

— Правильно, будет еще время оглядеться.

— Мне, как и тебе тоже, не очень-то улыбается подыхать здесь и лежать в парке отдыха за церковью. — Бомбастый хохотнул: — Вот-то у мэра с его парком рожа будет, когда он нас разыскивать повсюду станет.

— А мы ему записочку перед отлетом оставим, — уточнил Ратинье. — Так, мол, и так, а мы по его милости вынуждены христорадничать по дорогам. Что, мол, двух несчастных стариков изгнала из дому экономическая экспансия, вот они и бродят, бедолаги, по всем дорогам Земли. Хорошенькая будет реклама для Труфиня! Вынужден будет, падаль, в отставку подать!

Громы и молнии позора, которые обрушатся на голову недостойного мэра, скоропостижная порча высокочувствительных передатчиков, которые юные немцы и бельгийцы безуспешно старались починить, не говоря уж о необъятной перспективе, которую сулило звездное изгнание, — все это наполнило радостью их сегодняшний день. После завтрака они забили свинью. Она тоже полетит на планету Оксо, но в засоленном виде. Потом, по совету Ратинье, они собрали всю капусту и сложили ее в мешки.

— Похоже, там у них наверху все здорово сохраняется, — пояснил Глод. — Надо думать, что поле дядюшки Мюло еще не вспахано и не засеяно.

— А кто там будет спину на поле гнуть?

— Там свои негры есть. В конце концов, они повсюду имеются, по всему свету! Насколько я понимаю.

Раз взявшись за работу, они выкопали и все остальные овощи, набили ими несколько ящиков.