Валентин Тублин - Доказательства: Повести

И шли нескончаемым молчаливым потоком серые от пыли и усталости простые воины, положив на плечо переднему ряду длинные раздвоенные копья, чьи-то мужья, чьи-то братья, чьи-то женихи, шли, тяжело ступая по улицам чужого им города, неся на концах своих копий свою и чужую жизнь, разрешение чьих-то честолюбивых надежд, замыслов, желаний.

И мальчишки восхищенно смотрели на них, и завидовали, и долго бежали вслед, не слыша грозного зова отцов и тревожного крика матерей.

Приказ гласил — перерезать все дороги и тропы, ведущие от города на юг. Людей, задержанных в окрестностях столицы, допрашивать с пристрастием. Пойманных лазутчиков направлять под усиленной охраной в штаб, ремесленников — в распоряжение управления обороны, судьбу прочих после проверки определять на месте.

Были ли лазутчики в этой толпе заморенных и грязных бродяг? Офицер заставы презрительным и равнодушным взглядом обвел задержанных. За то время, что он был здесь начальником — уже без малого три недели, — он научился угадывать ремесло каждого — по рукам, по взгляду, по выражению лица, по манере держаться, по запаху, наконец. Крестьяне были сгорбленны и жалки с их огромными потрескавшимися ступнями и рабским взглядом животного.

— Вот ты, и ты, и ты, и вот те двое пусть отойдут в сторону. И вон те двое ремесленников — пусть станут чуть левее. Наверняка сбежали из шерстобитен, так и несет от них козьей шерстью.

Женщины с детьми, цепляющимися за оборванные и грязные, желтые от впитавшейся пыли подолы, — куда их деть прикажете? Толка от них никакого, жалкие, загнанные клячи. Да, здесь поощрений от начальства не получишь. И офицер быстро решает — отпустить. Пусть проваливают, да побыстрей…

Понемногу все задержанные оказываются разбитыми на небольшие группы, и вот уже остался только один человек лет сорока с худым и морщинистым лицом. Остальные задержанные явно его не знают. Офицер смотрит на его руки. В глазах мелькает какое-то подобие интереса — это явно не крестьянин. Офицер подходит поближе, принюхивается. И не ремесленник тоже.

— Кто такой?

Человек поднимает на него взгляд глубоко запавших глаз. Устало смотрит он на молодого офицера, на воронье перо — боевой знак отличия, лихо воткнутый в шлем, на золотые кольца, на саблю в богатых ножнах.

— Ты — шпион? Лазутчик? Признавайся.

По произношению, по коротким рубленым фразам видно, что молодой офицер родом из пограничных районов. Учился он чему-нибудь кроме военного дела?..

— Ну! Отвечать. Признаешься?

— Да, — сказал человек. — Признаюсь. Я не шпион.

— Не хитрить. — Взгляд офицера становится цепким. — Обыскать его.

Человека обыскали. Офицеру докладывают — в мешке у человека обнаружено шесть чистых листов бумаги, семнадцать — исписанных, палочка туши и прибор для письма в дорогом футляре.

Офицер мельком взглянул на исписанные листы. Вынул из яшмового футляра кисть и осторожно потрогал упругое жальце. Быстро, в упор, взглянул на человека. После этого сказал убежденно:

— Ты — шпион.

Остальных задержанных он велел своему помощнику распределить согласно приказу. Этого он допросит сам.

Офицер сидел под навесом и ждал, пока солдаты уведут крестьян и ремесленников в сарай за караульным помещением — оттуда их в специальных повозках ночью увезут в город. Тонкой бамбуковой щепкой офицер ковырял в зубах, стараясь скрыть ему самому непонятное смущение. Он был очень молод и очень храбр — именно храбростью он заслужил офицерский чин и воронье перо, это было совсем недавно, при штурме Лояна. Этот человек, не похожий ни на крестьянина, ни на ремесленника, не нравился ему. Кто он? Может быть, и на самом деле лазутчик?.. Три недели службы в этой дыре, вдали от Чанъани, надоели офицеру сверх всякой меры. Только и дела, что вылавливать вшивых крестьян и отправлять, как скот, в город. Кто тут мог оценить его офицерское звание? Офицеру очень хотелось в столицу, где его более удачливые товарищи день и ночь веселились в обществе красивых девушек. Но приказ был строг — заставу разрешалось покидать только в исключительных случаях. Все эти долгие три недели исключительных случаев не представлялось. Но, может быть, ему сейчас повезет…

— Ну так что?

Человек с усталым взглядом еще раз посмотрел на офицера. Потом он сел. Офицер с изумлением таращил глаза. Он не мог сразу решить, что ему надо делать. Он нерешительно взялся было за саблю… Нет, не то. Он вынул из-за пазухи маленький костяной свисток и дунул в него два раза. Тут же появился хромоногий писарь, присел рядом с офицером, положил на колени дощечку. Человек сидел на земле, с наслаждением вытянув ноги. Он шел без передышки двое суток. За последний месяц он трижды чудом избегал смерти. Он пережил предательство генерала Гэ Шу-ханя, которое было для него еще хуже, чем смерть. Он устал. Он смертельно устал и не хотел больше ничего. Куда он шел? На юг. Зачем? Он и сам задавал себе этот вопрос, но все равно шел. Если бы ему удалось миновать эту заставу, он бы выбрался за линию мятежных войск. Не удалось. Что же…

— Как тебя зовут?

На мгновение им овладело искушение назвать какое-нибудь другое имя. Интересно, разыскивают ли его? Нет, он не станет вымаливать себе жизнь, а умирать все же лучше под своим именем.

— Меня зовут Ду Фу.

— А твое настоящее имя?

— Это настоящее.

— Ты шпион.

— Нет.

— Имя!

— Я уже сказал.

Офицер смерил человека внимательным взглядом. Пожалуй, он был даже доволен. Если этот человек и дальше будет вести себя так же, не исключено, что тот самый случай представился. Подозрительная личность. Только бы он не рассказал все раньше времени. На всякий случай офицер сказал громко:

— Не умничать. Отвечать на вопросы. Не то будет очень плохо.

Голос у офицера был высокий и ломкий. Ему недавно исполнилось девятнадцать лет, и он был красив. Красота молодости…

— Имя?

— Ду Фу.

— Ну ладно, — миролюбиво сказал офицер. — Мы еще вернемся к твоему имени. Возраст?

— Сорок четыре года.

— Профессия?

Он и сам был изумлен своим ответом:

— Поэт, — сказал он.

Бамбуковая щепка застряла на полпути ко рту.

— Кто, кто?

Человек снова пошевелил потрескавшимися губами:

— Поэт.

— Что значит — поэт?

Ду Фу с трудом разлепил веки. Было очень жарко, двое суток он не спал, пробираясь на юг. Он был голоден, его мучила жажда. Язык терся о десны, причиняя боль. И все же. У него хватило сил удивиться. Так вот, значит, каков один из новых хозяев столицы. Он спрашивает, что такое поэт. Читал ли он что-нибудь в своей жизни? Где он учился? Учился ли он вообще? Какое молодое у него лицо. И вообще, как хорошо быть молодым… Солнце светило прямо в глаза, и веки смыкались сами. Как забавно, что его задержал именно этот пост, начальник которого не знает, что такое поэт. Какой глупый, какой наивный вопрос. Что такое поэт…