Валентин Тублин - Доказательства: Повести

— Так вы и вправду помните меня?

Да, Ду Фу помнит генерала — так устроена его память. Но генерала Ань Лу-шаня и в самом деле трудно забыть. Эти живые темные глаза навыкате, эти огромные тяжелые руки с длинными, словно живущими отдельной жизнью пальцами. Это было так давно — по существу, в иной жизни, на приеме в императорском дворце. Они оба были тогда в расцвете славы — молодой герой, победитель страшных киданей Ань Лу-шань и молодой поэт, удостоенный громогласной похвалы императора. После приема несколько дней и ночей провели они в одной и той же веселой компании, среди прекрасных девушек столицы. Но затем пути их разошлись — самый молодой генерал-губернатор уехал на север командовать пограничными войсками округа Пинлу, а поэт, разочаровавшись в ложном дружелюбии двора, ушел странствовать по бесконечным дорогам людского горя. Теперь они встретились, и один из них — изменник, другой — неудачник. Изменник хочет стереть прошедшие пятнадцать лет, он обращается к неудачнику:

— Вы должны мне помочь.

— Я — вам?

— Да, — говорит цзедуши. — Именно вы. — Лицо его мрачнеет. И он повторяет снова: — Вы мне нужны. Именно вас я ждал. Сама судьба послала вас ко мне. После того как мне рассказал генерал Гэ Шу-хань, я уже не думал, что когда-нибудь увижу вас… Но погодите, я, кажется, плохой хозяин. — Он берет в руки маленький колокольчик.

Откуда взялись эти люди? Они появляются бесшумно, они исчезают еще более бесшумно, услужливые и безмолвные привидения. После них остаются разостланные обеденные ковры, столики черного дерева с причудливой инкрустацией, серебряные блюда и давно уже забытый запах — суп из верблюжьего копыта, еда пресыщенных богачей. Этот резкий, острый аромат словно заполнил комнату далекими призраками пятнадцатилетней давности.

— Садитесь, ешьте, пейте, — говорит цзедуши Ань Лущань. Сам он слишком взволнован, ему не до еды.

Исподлобья смотрит Ду Фу на бегающего Великана, в каменных складках лица которого какая-то непонятная судорожная одержимость. И — напряженная, невольная недоверчивость.

— Вы ешьте….

И Ду Фу обжигается, старается не спешить, но не может не спешить, спешит. Жирный прозрачный благоухающий суп янтарными каплями застывает на старом халате. Он бы ел этот прекрасный суп, и ел бы, и ел…

Он отодвигает чашку.

— Я докажу им всем! — страстно говорит в это время Ань Лу-шань. Он резко останавливается у окна и вперяет взор туда, где, должно быть, находятся его противники, те, кому он должен доказать, — Я докажу им…

Он подбегает, садится на корточки, заглядывает Ду Фу в лицо.

— И вы тоже, — тихо говорит он с упреком. — И вы тоже. Знаю, знаю.

Он встает.

— Вы тоже найдете для меня слова упрека. Вы видели головы… Видели, я знаю. И то, что наболтал вам глупый мальчишка… Мне обо всем уже доложили… Это все не для вас. Мы вынуждены поступать подобным образом — пока.

Это продлится недолго. А этих… — Он внезапно успокаивается. — Мне пришлось их казнить. Они были слишком упрямы… Им предложено было выбрать между старым императором… и новым…

— Вы хотите сказать?.. — от волнения Ду Фу не договорил.

Ань Лу-шань долго не отвечает, разглядывая в дальнем углу что-то видимое ему одному. Потом он начинает говорить. Голос его тих, едва слышен, и в нем — горечь.

— И вы… — произносит он и качает головой. — Вы тоже не верите. Император! Сын Неба! Для вас это слово столь священно, вы ведь китаец, полноценный, чистокровный, без примесей. А я? Кто я — в ваших глазах, в глазах тех? Полукровка, дикарь. Почти что обезьяна… Может быть, не без способностей, занятная обезьяна, может быть, даже полезная. Но божественный император… О, я знаю, каковы, чистокровные китайцы, ханьцы, относитесь к людям другой крови. Я испытал это на себе. Вы позволяете кое-что таким людям — например, умирать за великий Китай в битвах с киданями, или туфанями, или уйгурами. Тех, кто не умер, вы можете даже наградить… и поставить тут же на место, потому что и награждая вы награждаете дикарей. Люди второго сорта — вот кто мы для вас. Расторопные слуги, которых можно похвалить и которые от этой похвалы должны чувствовать себя на седьмом небе от радости. И даже вы — вы! — не можете побороть в себе этого. Быть всегда людьми второго сорта? Ну, нет. Вот вам одна из причин, почему мы восстали. И почему нас поддерживает народ. Он так же угнетен, хотя и по другой причине. Это восстание людей второго сорта, которые хотят доказать, что они не хуже других. Во всем.

— Я никогда не считал вас человеком второго сорта, генерал.

— Я буду императором, — тихо сказал Ань Лу-шань, и от этого тихого голоса Ду Фу содрогнулся. — Я докажу, что и я — полутюрок, дикарь, обезьяна — смогу управлять государством не хуже чистокровного Мин Хуана. И вы — вы мне в этом поможете. Вы должны мне помочь, вы нужны мне. — Он раскидывает руки. — В моей империи не будет несправедливости. Не будет людей разных сортов. Все будут равны — китайцы, тюрки, си, шивэй. Все будут иметь равные права и равные обязанности. Все, кто захочет меня признать.

— А кто не захочет?

Ань Лу-шань обернулся так резко, что кисти на длинном скрученном шнурке не успели мотнуться за ним.

— А тех… — сказал он жестко, — сначала мы попробуем их уговорить. В этом-то вы и должны мне помочь. Но если вы — и такие, как вы, — откажетесь мне помогать, и не будет никого, кто захотел бы мне помочь, я… — Он постучал согнутым пальцем по оконному переплету. Усмехнулся. Вздохнул. — Тогда мне придется их заставить. Я смогу это сделать.

В этом сомневаться не приходилось. Головы на бамбуковых шеях…

— Нас, китайцев, десятки миллионов, — осторожно сказал Ду Фу. — И у каждого есть глаза. Они смотрят этими глазами на тех, кто сейчас распоряжается их жизнью. Они сравнивают то, что есть, с тем, что было. И с теми… Вам понадобятся чиновники, вам понадобится много людей. Ваши офицеры, из которых вы хотите сделать чиновников, храбры, но необразованны. Некоторые… — он запнулся, — мне кажется, что некоторые не умеют даже читать. Еще менее образованны ваши солдаты. Они грубы и жестоки. Может быть, они такие, потому что молоды и лишены образования, но от этого ничего не меняется. Так как же смогут они решать важные для страны — и для вас в конечном итоге — вопросы, как смогут они управлять, руководить, судить, выносить приговоры?

— Их здоровый дух подскажет им правильное решение. Когда волк нюхает след, он знает, чей это след — врага или друга. Я не требую от своих подчиненных знания. Я требую повиновения и исполнительности. А думать за них буду я.

И вы будете, мой дорогой друг, вы будете думать. Вы и те, кто захочет мне помочь.

— Но… ведь это… измена…

Шепот, но он был услышан.