Валентин Тублин - Доказательства: Повести

— Покажите письмо, о котором вы говорили, — сказал Цезарь безразличным голосом. — Благодарю вас… Да, а чтоб не скучать, просмотрите-ка вот это. — Коричневый пакет с донесением легата Квинта Педия перекочевал в руки сенатора.

Некоторое время в комнате было совсем тихо. Дочитав пахнувшее духами письмо, Цезарь небрежно бросил его на стол. Ясно, что речь шла о сегодняшнем гонце, о Криспе. Утечка информации — вот как это называется на военном языке. Кто бы это мог быть?.. В памяти Цезаря мгновенно всплыло необыкновенно белое лицо секретаря Филемона, его ускользающий взгляд. Он? Что-то подсказывало, что это так, но Цезарь уже много лет назад приучил себя не придавать значения чувствам. Только факты, только… А фактов пока нет. Он подошел к окну, раздвинул шторы. Окно выходило на площадь с храмом Юпитера-Статора. Огромные колонны из белоснежного родосского мрамора казались грязными в сумерках зимнего дня. На площади не было ни души. Цезарь задернул шторы, обернулся. Бальб внимательно взглядывал в донесение, словно и тут хотел учуять, чем все это пахнет, или — на худой конец — вычитать из него больше, чем было написано. Прочитал, нижняя губа его оттопырилась.

— Итак… — сказал Цезарь.

Бальб не отвечал. Он сидел сгорбившись и был похож на ястреба. Густые брови нависли над глазами.

— Опять Помпей, — сказал он наконец. Помолчал.

Цезарь смотрел на него, стоя у окна. Заложил руки за спину. На безымянном пальце его левой руки был надет перстень Помпея — лев с поднятым мечом на лазоревом поле. Каждый раз, когда при нем упоминали имя Помпея, Цезарь поворачивал перстень. Повернул его и сейчас.

— Значит, опять Помпей, — повторил Бальб. — Одно только и утешает, — попытался пошутить он, — что это не отец, а сын. — И закончил: — Помпей — значит, война.

Цезарь еще раз повернул перстень. Глупая, надо признать, привычка… И тут он увидел перед собой лицо Помпея. Но не таким, каким оно было, когда евнух Пофин принес голову Помпея на золотом блюде и бросил к ногам, словно падаль. Нет. Он вспомнил Помпея тех времен, когда обнимал его как мужа своей дочери, отца ее ребенка: большое, сильное, чуть глуповатое лицо человека, на долю которого выпало слишком много счастья и удачи. Великий Помпей! Помпей Магн! Зарезан, как баран, на глазах жены и сына. И почему?.. Потому лишь, что не хотел быть обязанным жизнью ему, Цезарю. Поверил бывшим врагам больше, чем бывшему другу. И вот конец — еще более жалкий оттого, что мог быть совсем иным. Помпей…

Только сейчас Цезарь заметил, что сенатор Бальб говорит ему что-то.

— … не избежать. Вы согласны?

— Не избежать? — Цезарь отвлекся от бесполезных уже мыслей об участи Помпея. Произнесенные перед тем слова Бальба медленно стали всплывать в его памяти. Итак, значит, Бальб считает, что войны с Помпеем-младшим не избежать. Так?

Бальб подтвердил:

— Да, так, безусловно. Что, впрочем, и к лучшему. Почему я так думаю? Да потому, что это — последний враг. Придется вам сделать это усилие, мой Цезарь, возможно и тяжелое, но нужное, необходимое. Если вы хотите навести наконец порядок на италийской земле, придется преодолеть и это препятствие.

— Война против Помпея будет непопулярна, — сказал Цезарь.

— Вполне возможно, — согласился Бальб. — Тут уж ничего не поделаешь. Придется нам немало потрудиться, прежде чем она станет популярной. Это я беру на себя. Более важно другое — победить как можно скорее. Я полагаю, мой Цезарь, что вам это не доставит больших затруднений. Тем более, — докончил Бальб, — что из донесения видно: семь из тринадцати легионов, стоящих за Помпеем, всего лишь рабы, отпущенные на свободу. Всего лишь рабы, — подчеркнул он.

Цезарь резко повернулся к сенатору.

— Раб, отпущенный на свободу, да еще с оружием в руках — это уже не раб. Вы-то, надеюсь, это понимаете? — И при этом подумал: «Уроки Спартака уже забыты».

Бальб пожал плечами. Этот жест, как ни странно, подействовал на Цезаря успокаивающе — он чуть было не забыл, что имеет дело не с воином. Корнелий Бальб словно подслушал его мысли.

— Я не солдат, — сказал он. — Я купец.

Цезарю только это и было нужно.

— Подойдите, мой Бальб, к этому вопросу именно как купец, — попросил он.

Сенатор был человеком выдержанным, но тут опешил.

— Вы не хотите воевать? Но это же абсурд.

Бальб задумчиво потрогал заливное из павлина.

— Вообще-то дела хороши, — сказал он. — М-мм… Да… Хороши. Но купить Помпея… это, мой Цезарь, предприятие не из легких.

— И все же надо попробовать, — сказал Цезарь.

И он стал развивать свою точку зрения перед задумавшимся сенатором. Помпей ему, Цезарю, как военная сила, не страшен. Но имя, имя… Политически эта война совсем ни к чему. Даже победив, он ничего не выигрывает, ничего не получает, даже триумфа.

— Это почему же? — перебил его Бальб.

— Победа над последним из Помпеев, — терпеливо объяснил Цезарь, — это победа римлянина над римлянином. Хватит уже, что его, Цезаря, считают повинным в смерти одного Помпея… Чем бы все это ни кончилось, ему, Цезарю, как и всем его друзьям впрочем, один ущерб.

— Мой принцип, — пояснил Цезарь, — таков: если можно купить — надо купить. Убить никогда не поздно.

— Иногда поздно, — сказал Бальб.

— Никогда… — повторил Цезарь. И добавил, снова вспомнив о Помпее Великом: — А вот мертвого не воскресить.

Помолчали. Бальб, что-то прикидывая в уме, тер щеку.

— У Помпея долгов на семьдесят шесть миллионов, — сказал он.

— Предложите ему сто.

— Сто он не возьмет.

— Дайте сто пятьдесят…

Бальб дрогнувшей рукой налил себе вина, выпил, не почувствовав вкуса. «Это бесполезно, — думал он. — Бесполезно. Если бы это был кто-нибудь другой, не Помпей…» Вслух же он произнес:

— Даже если Помпей и согласится, ему не дадут это сделать. Другие. Те же рабы, которым пришлось бы вернуться к прежним хозяевам.

— Можно обещать им свободу…

— И тем самым показать кратчайший путь к свободе всем остальным, не так ли? А что скажут те, кому эти рабы принадлежали? А ведь кроме рабов там есть еще Аттий Вар, и Лабиен, и Секст… — Приводя все эти доводы, Бальб напряженно ломал голову, пытаясь догадаться, в чем же действительная причина, по которой Цезарь пытается избежать или, по крайней мере, оттянуть начало военных действий.

Бальб знал Цезаря слишком хорошо, чтобы поверить в истинность тех доводов, которые приводил Цезарь, сколь основательными они бы ни выглядели. Сенатору казалось, что вот-вот он набредет на эту настоящую причину, какая-то мысль пульсировала в нем, то появляясь, то исчезая, и он никак не мог ее ухватить. Вот-вот…

Наступившая пауза растягивалась.

— Кроме того, — сказал Цезарь с некоторым усилием, — мои легионы понадобятся мне еще в другом месте. И легионы Помпея — тоже. Но не в Испании, а там, на Востоке…