Ада Рыбачук - Остров Колгуев

Стало слышно, как заработала лебедка.

Нехотя, лязгая каждым звеном, поползла якорная цепь. Стремительно пролетел якорь, ударился об воду — лязг слился в сплошной грохот; через секунду цепь, укладываясь на дно, поползла медленно, снова громыхая раздельно и четко. Замерла. Еще разок громыхнула; остановилась. Натянулась.

Приплыли?

Вода, морская и пресная, заливает палубу. Из мутно-зеленого моря выступает небольшое сероватое пятно.

За дождем и туманом не разглядеть. Только иногда между слоями тумана донесется запах, резко отличный от горького запаха воды и запаха мокрого корабля, — теплый запах земли и чуть-чуть — цветущих трав.

Ветер немного разгоняет плотные клочья тумана — сероватое пятно увеличивается. Темно-лиловые его контуры круто обрываются в море.

Какая она, эта земля? Та ли это земля?

По веревочному трапу перебираемся на подошедший, прижавшийся к черному мокрому борту «Юшара» бот «Колгуевец». Кричат чайки.

С корабля что-то выгружают на бот — мешки (наверное, мука и соль), ящики, бочки. С острова приехали ненцы, часть занята выгрузкой. Работают молча. Красивая, только мокрая, одежда из шкур. Яркие орнаменты.

Очень холодно. Кто-то из приехавших на пароход женщин протягивает мне свои рукавицы.

Пароход дает гудок. Это значит, что островитяне должны покинуть корабль — он уходит.

Бот идет к острову, пароход опускается за линию горизонта.

Для того чтобы попасть на остров, с бота нужно пересесть на моторную лодку — дорку; когда станет мелко и для нее, перебраться в гребную, но в отлив и она не может подойти к берегу. К берегу бредут по воде пешком; переносят детей, грузы, почту.

Над серым морем ослепительно желтое и холодное небо.

Два часа ночи.

Когда выгрузку закончили, к нам подходит человек.

— Ну, пошли чай пить.

Он даже не знает, как нас зовут.

Этот домик ближе остальных к причалу — наверное, потому нас сюда и позвали.

Островитяне все очень гостеприимны, мы потом в этом много раз убеждались, но к метеостанции у нас все равно останутся особенно добрые чувства.

Узнав, что мы собираемся завтра же уехать в глубь острова, собравшиеся работники метеостанции разом смотрят на наши ноги и на наши вещи.

У меня — добротные для наших мест ботинки, у Володи — полуботинки с дырочками.

Хмыкнув, Виктор Иванович, пригласивший нас пить чай, приносит пару резиновых сапог, ватник, свитер, куртку с капюшоном и две пары рукавиц.

— Как-нибудь разберетесь что кому.

…Два месяца назад, после окончания четвертого курса Киевского художественного института, мы должны были выбрать место, где хотели бы провести летнюю практику, на этот раз самостоятельно. До этого была практика в Каневе — семь часов пароходом вниз по Днепру — и еще в Вилкове, на границе с Румынией.

Опрашивали по очереди в кабинете директора.

— Вы?

— Я хочу к морю…

Директор института морщится. Он недолюбливает пейзажистов, маринистов особенно.

— К морю ездят купаться и загорать. Удовольствия ради.

— В этом море вряд ли купаются. Я хочу в Архангельск.

Оказывается, нам даются командировки только в пределах Украины. До Архангельска слишком далеко.

— А если все-таки использовать эту командировку для поездки в Архангельск?..

— Как хотите. С вами еще кто-нибудь едет?

— Нет…

— Да… — Это говорит Володя Мельниченко.

…А это было давно — учитель географии рассказывал классу о городе под серым, часто дождливым небом, у реки, забитой плотами. В ту осень я писала этюды на реке, этюды с пароходами и плотами на вечерней воде.

Но плотов было мало — приходилось ловить время, когда они шли вниз по реке. У причалов речного вокзала стояли небольшие пароходики… Хотелось, чтобы вся река была запружена лесом и были корабли, которые этот лес заберут, увезут в разные страны, уплывут за моря.

Учитель показывает кружочек, точку в том месте, где большая река впадает в Белое море, он назвал даже город, откуда уходят корабли…

Очень широкая река, плоты, плоты, плоты. Запах трески, рыбных бочек, лесобирж, запах гари от труб больших пароходов и бесчисленных маленьких работяг буксиров; запах речной воды. Пронзительный запах морского ветра и моря.

Причалы по всей длине города. Корабли всех стран. Громады ледоколов с устрашающими вмятинами и царапинами на толстенной сварной обшивке.

Сизо-черные, огромные, как горы, кучи угля. Молча трудятся длинношеие краны. Ночное солнце.

Архангельск.

Порт.

По надписям на носу и рисункам на трубах судов угадываем, откуда они пришли.

Хочется уплыть на всех сразу — на каждом из этих кораблей.

А у нас всего два месяца практики. И еще два каникул.

Володя соображает, в какое учреждение нам нужно пойти — он всегда каким-то образом догадывается об этом. Мы приготовили командировочные удостоверения и вот уже объясняем кому-то, кто мы такие и что именно нам нужно. Куда именно нам нужно, мы сами толком еще не знаем.

Нас слушают доброжелательно и внимательно — почти всегда в Архангельске мы встречали именно такой прием. Но вся беда в том, что мы не можем воспользоваться таким обычным и распространенным на севере видом транспорта, как самолет, — для этого у нас не хватит стипендии, даже если мы возьмем ее вперед за все время практики. А навигация на востоке Белого и в Баренцевом море еще не началась — это в конце июня!

Есть только один выход — ждать навигации.

В Архангельске говорят: «Север есть север», считая, что этим все сказано. Потом, прожив несколько лет на острове и берегах северных морей, мы поняли все значение этих слов и научились более терпимо относиться к необходимости ждать, к «опозданию» какого-либо транспорта месяца на два, к тому, что самолет, вылетев, возвращается на тот же аэродром и почта не приходит, даже когда небо над зимовкой усыпано огромными звездами — только бы и лететь самолету; поняли суть поморской пословицы: «выходишь в море на день, бери хлеба на неделю, выходишь на неделю — бери на полгода», поняли, что действительно «север есть север».

Из Архангельска к восточному берегу Белого моря отправляется за рыбой шхуна «Чибис». На «Чибисе» доезжаем до деревни Козлы — отсюда шхуна возвратится в Архангельск, — и наша летняя практика, два месяца, проходит в этой поморской деревне.

До начала занятий в институте остается еще два месяца — каникулы.

Вернувшись в Архангельск, мы снова расспрашиваем людей — в порту, в столовой, даже прохожих на улице — о том, где они сами бывали, что видели, и не знают ли они случайно, не помогут ли нам найти то место, куда мы хотим попасть.