Елизавета Дворецкая - Утренний всадник. Книга 2: Чаша Судеб

– Вы дерево привезли? – требовательно спросила она у Дозора.

– Нету там такого дерева! – Дозор развел руками. – Не выросло что-то. А может, здешний леший нам его отдать не захотел! – быстро добавил он, пока никто не догадался истолковать его слова как сомнение в мудрости чародейки.

– Зато там был свежий пень! – так же поспешно вставил другой кметь. – Дубовый, как ты говорила. Видно, наше дерево кто-то раньше нас срубил. Тоже, видно, прознали, что дерево для Небесного Огня подходящее.

– Раньше нас? – Держимир сердито прищурился. – Опять раньше нас! Если так дальше пойдет, то и ездить незачем!

– Не тревожься, княже, – успокаивающе и немного заискивающе сказала Звенила. Отвращение князя не составляло для нее тайны, и она готова была на все, чтобы преодолеть его. – До темноты еще есть время. Я найду другое доброе дерево. Нашу удачу никто не отнимет.

Кмети занялись оленьими тушами, разложили яркий огонь. За время путешествия по глухим лесам вдоль Стуженя, где существовала опасность столкнуться с дикарями-личивинами, они привыкли к ощущению постоянной опасности и сейчас чувствовали себя даже свободнее: здешние жители отличались замкнутостью и не были любопытны. Если их заметят местные смерды – они не станут приглядываться, примут за лесную нечисть и пойдут скорее прочь. А от оборотня не спасешься, так что лучше встретить его сытыми и сильными.

Держимир отошел к костру, присел на обрубок бревна, протянул ладони к огню. Дозор устроился рядом. Князь едва заметно двинул бровью: слушаю.

– Я видел тот пень и видел щепки, – шепнул Дозор. – Совсем свежие, и следы от пня уходят к Истиру, где речевины ехали. Как бы княжич Светловой нашу удачу не перехватил, а?

– Нет! – упрямо ответил Держимир, не отрывая взгляда от огня. – Помнишь пожар? Она сделала то, что обещала. И сейчас сделает. Я ей верю.

Дозор ничего не прибавил, а Держимир вдруг встретил темный взгляд Баяна. «Да, она сделает! – словно говорил ему брат, вспоминая ночь громового колеса. – Но во что это тебе обойдется?»

Становище Велишин, последнее на пути полюдья смолятических князей, располагалось на высоком холме над речкой Велишей, за несколько верст до ее впадения в Истир. Как шлем на голове великана, виднелась стена с заборолом* наверху, тесные улицы детинца*, большой княжий двор. В воздухе над становищем плыли дымы печек, даже казалось, что можно различить запах жилья – дыма, хлеба. Славенцы повеселели, видя, что до теплого, сытного, долгого отдыха осталось совсем немного.

За месяц путешествия с дружиной Светловоя Смеяна успела повидать столько становищ, что ее уже не занимали ни высокие стены, откуда можно увидеть всю округу чуть ли не на день пути, ни терема* княжьего двора под лемеховыми* крышами, ни конюшни и амбары, ни мельтешение чужого народа. На улицах было шумно, велишинцы толпились у ворот, во все глаза рассматривали речевинского княжича с его дружиной. А Смеяна старалась угадать: приехала ли уже глиногорская княжна?

На крыльце терема стояли только мужчины. Смеяна почти не слушала, как они приветствуют Светловоя, а все оглядывала окошки терема. Много ли увидишь зимой, да еще снаружи, через серую слюду?

– А это кто? – раздался вдруг надменный голос. – Тоже с вами, что ли?

Быстро обернувшись, Смеяна встретила взгляд холодных бледно-голубых глаз глиногорского воеводы Прочена. Она не знала, кто это такой, но этот человек сразу вызвал в ней какое-то враждебное чувство.

– А это наша ведунья, – тут же отозвался Миломир и протянул руки Смеяне, чтобы помочь ей сойти с седла. – Она нам раны заговаривает, лихорадки отгоняет всякие. Сам знаешь, батюшка, в походе то-се…

Но Прочен, не особо приняв к сведению объяснение Миломира, быстрым цепким взглядом соединил Смеяну и Светловоя.

В гриднице речевинов встретил князь Скородум.

– Здравствуй, здравствуй, дружок! – быстро говорил он, протягивая навстречу княжичу разом обе руки. Своим простым и сердечным поведением он так сильно отличался от Велемога славенского, что Смеяна ни за что не угадала бы в нем князя. – Рад, что ты добрался наконец. Мы уж тебя ждали-ждали… И догонять трудно, и ждать трудно, особенно если догнать не хочется…

Тонкие пряди белых волос, ниспадавших на плечи из-под богатой шапки, длинные висячие усы, красный нос глиногорского князя выглядели так забавно, что Смеяна едва сдержалась. И это-то муж первой красавицы говорлинских земель, княгини Добровзоры! Но потом Смеяна поймала его взгляд и перестала смеяться. Голубые глаза смолятического князя рассматривали Светловоя с жадностью и притом с каким-то тревожным сочувствием. Это был добрый и сердечный человек, и она вздохнула: ведь и ему вся эта повесть со сватовством дочери стоила немалых тревог.

– Ну, иди сюда, – продолжал он. – Вот она, моя дочь.

Вдоль стен, увешанных ткаными и вышитыми коврами, сидели на лавках несколько женщин. В глаза Смеяне сразу бросилась молодая стройная девушка – ее невозможно было спутать ни с кем. Грач не обманул, рассказывая о ее необычной, ни на что не похожей красоте. Кмети рассказывали, что глиногорскую княжну прозвали Золотая Лебедь – теперь Смеяна видела, что Дарована заслужила это прозвище. Ее волосы оказались золотисто-рыжеватыми – светлее, чем у Смеяны, с более мягким и чистым блеском. А цвет глаз точно совпадал с оттенком волос – Смеяна не поверила бы, что так бывает, если бы не увидела сама. На княжне была верхняя рубаха из мягкого красновато-коричневого шелка, расшитая сложными узорами из мелких кусочков янтаря, искусно подобранного по цвету от прозрачно-желтого до темно-коричневого, почти черного, и ничто другое не могло бы лучше подойти к ее облику. На руках ее блестели браслеты из кусочков огненного янтаря, оплетенных тонкой золотой сеткой. Не верилось, что такую красоту сотворили человеческие руки.

В сердце Смеяны вспыхнула зависть – редкий, чуть ли не впервые явившийся гость. Княжна Дарована тоже уродилась рыжей, но это не мешало ей быть прекрасной, как солнечная дева-вила. Она так хороша, так знатна, и отец любит ее больше жизни – стоило только поймать нежный и тревожный взгляд удрученного князя Скородума, устремленный на дочь, чтобы убедиться в этом. И в придачу Дарована станет женой не кого-нибудь, а Светловоя! Лучшего жениха на всем свете! Если бы Мать Макошь предложила Смеяне занять место Дарованы, она не пожалела бы ничего за такое счастье. Оказывается, и независтливый нрав остается таким лишь до тех пор, пока не встретится нечто по-настоящему достойное зависти.

Однако лицо Дарованы, румяное, без веснушек, с ровными мягкими чертами, показалось ей чуть-чуть печальным, и Смеяна удивилась: о чем может грустить такая красавица?