Александр Романчиков - Стать героем

Вскоре их беседу прервал лязг открывающегося окошка в железной двери. В образовавшемся проеме сразу блеснули глаза, что осматривали комнату на предмет обнаружения там находившихся, а после послышалось:

– Еду принес, забирайте!

И тут же в проем просунулась рука с миской, которую подхватил быстро подскочивший с пола Завид, следом он забрал кусок хлеба. Паша решил не медлить, и тоже подошел к окошку, стражник чуть помедлил, и Паша подумал, что кто первый, тот и ест, уже продумывая, как именно он будет сейчас отбирать еду у Завида, когда в окошко просунулась рука с еще одной миской, следом Паша забрал и хлеб.

– Воду заберите! – прогремел хрипловатый голос из окна, тут же закашлявшись, – простудился тут с вами, в темнице этой!

Паша поставив миску на пол под ногами принял из окошка кувшин, в котором плескалась вода. Окошко закрылось, жалобно взвизгнув, и Паша снова остался с Завидом наедине.

– Сегодня Змитруша, он добрее, еду не бросает, а вот Мороз, тот лютый, – многозначительно покачав головой, заявил Завид, – тот хлеб на пол может швырнуть и миску прямо в лицо…

– Получается, и не поешь?

– А что поделать? Получается так, правда воду всегда дает, не разливает, рогочет при этом, что конь твой, да потешается.

– Ясно, – пробуя похлебку из миски, сказал Паша.

Похлебка не была невкусной, скорее абсолютно безвкусной. Редкие ингредиенты, что плавали в ней, были сильно переварены, и не было понятно, что это вообще. Ясно было одно, мяса там нет, и особо сыт этим не будешь. Зато кусок хлеба был большим, и, что главное, не плесневелым и не черствым, как ожидал Паша, вспоминая про виденные фильмы и прочитанные книги. «Хоть не травят»: подумал Паша, быстро расправившись с похлебкой. Жуя остатки хлеба всухомятку, он, как и Завид потянулся к кувшину с водой. Завид отдернул руку на полпути к кувшину, позволяя Паше первым взять его. Паша уже давно приметил, что Завид побаивается его, и всенепременно решил этим пользоваться при любом удобном случае.

Вода была прохладной, и, размягчая хлеб, хлынула в горло приятной волной. Хоть в камере и было сыро, темно, и порой даже прохладно, но жажда мучила узников с не меньшей силой, чем если бы они были на солнцепеке.

Нельзя сказать, что Паша насытился, однако давно урчавший живот немного успокоился, а неприятное чувство легкой тошноты исчезло.

– Это обед был, в следующий раз под ночь покормят, – уведомил Пашу Завид.

– Понятно, сытым тут не станешь.

–Так, а чего ты хотел, в темнице сидим, а не на пиру у Князя, – сказал Завид, и снова принялся за свои вопросы.

В какой-то момент разговор зашел о богах:

– А богам вы каким поклоняетесь? – спросил Завид.

– Как бы тебе это объяснить, – почесывая затылок начал Паша, – вообще религий у нас достаточно много, но есть такие люди, которые совсем богам не поклоняются и в них не верят, я вот из таких…

– Как это? – удивленно воскликнул Завид, – Так, а кого ты просишь о помощи, как вообще живешь, да и как можно в богов не верить, когда они людям являются постоянно?

– И где они являются? У нас только сказки про их явления есть…

– А ты сюда как попал? – прервал верующий Пашу, – По своей воле?

Тут Паша осекся, он уже смирился с ситуацией и тем, что разумных объяснений ей не найдет.

«Просто переместился»: думал он, все больше и больше разубеждаясь в слове «просто».

– Ты хочешь сказать, что меня сюда боги перенесли?

– Ну, так, а кто еще? – почесав свою козлиную бородку, глянул на Пашу Завид, – они и перенесли.

– Еремей говорил про это что-то, да слушал я невнимательно…

– Вот, а ты бы волхва, тем более Еремея, послушал, он на всю округу славится, самый ученый да сильный из всех волхвов и колдунов, что тут живут.

– Самый, говоришь?

– Конечно, – слегка подумав, Завид добавил, – ну, может не самый, но один из самых, это уж точно.

Воцарилось молчание, впрочем, недолгое:

– Так, а те кто верят? В кого они верят? – все-таки решив до конца услышать ответ, снова спросил Завид.

– В Иисуса, в Аллаха, в Будду, – взглянув на Завида, Паша слегка нервно сказал, – Да их я всех и не помню…

– Погодь, Иисус… – Завид как-то дергано почесался, отвернувшись к стене, – Во, вспомнил!

Он обернулся к Паше с этой фразой, вскинув указательный палец вверх.

– Был я, значит, в корчме у себя в деревне, как-то. И там купцы проезжие сидели, да разговаривали. И услыхал я мельком, будто некий Иисус, или как-то так, ходил по землям от Иерусалима до Рима, да людей лечил и чудеса творил разные, – Завид задумался на миг, и продолжил, – Так вот, ходил он уже давно, и сейчас ромеи и латиняне богов своих забывают, что помогли им Империю образовать, да многие Иисусу этому поклоняются. Но некоторые не хотят, и, в общем, ссоры у них там жуткие по этому поводу, резня даже. Но я мельком слышал, всей правды не знаю, может это тот Иисус?

– Хм…

И тут Паша задумался, напряженно пытаясь вспомнить школьный курс истории, который бы ему помог правильно понять Завида, и ответить на вопрос. С одной стороны, если он в параллельном мире, на что указывали многие факты, то Иисус никак не мог быть тем самым, с другой стороны название городов чрезмерно сильно напоминали реальные, что наводило Пашу на мысли, что если это и не они, то их аналог в этом мире. Но все эти мысли ломались под одной, бьющейся в голове: «Я ничего не понимаю!».

– Может и тот, не знаю я. Тот тоже чудеса творил… – сказал Паша, и отвернулся к стенке, давая понять, что не намерен продолжать этот разговор, и нуждается в возможности все обдумать.

Решив, что тема богов может быть затронута и попозже, чтобы не гневить Пашу, Завид стал задавать иные вопросы. Так и пролетел день, вечером, как и обещал Завид, окошко на двери снова открылось. Получив на ужин какое-то подобие рагу и кусок хлеба с неизменным кувшином воды, узники поели и легли спать, пока сохранялось хоть какое-то ощущение сытости.

Утро для Паши оказалось нелегким. Во всех этих передрягах, в которые он имел неосторожность попадать в последние дни, он все-таки простудился. Заложенный нос мешал дышать. Паша неустанно чихал и кашлял. Заметив это, Завид несколько отстранился от Паши, пояснив это действие нежеланием заразиться. До обеда Паша пытался лечь на сене так, чтобы было как можно теплее, в желании наискорейшего излечения простуды. Он уже привык, что простуда проходит сама по себе, и самое неприятное в ней насморк, потому что приходится носить кучу платков за собой. Завид же, судя по всему, не был настроен столь оптимистично.

– Это плохо, что хворь на тебя напала тут в темнице. На печи бы отлежался, а тут загнешься, да и меня с собой утянешь, – сказал Завид.

Вскоре он принялся сморкаться, встревожено причитая, что не дождется своего освобождения, и что Павел сам висельник, и других в могилу тянет.