Святослав САХАРНОВ - ШЛЯПА ИМПЕРАТОРА или всеобщая сатирическая история человечества в ста новеллах

В революцию он кинулся со всем пылом молодости. Когда его назначили военным наркомом встал вопрос: как руководить войсками? Времени штудировать учебники военного дела не было, пригодилось прочитанное в юности. Когда под давлением превосходящих белых войск красная дивизия оставила Вятку, Троцкий приказал расстрелять в ней каждого десятого.

– Ведь надо же слово такое придумать "децимация", – мрачно обменивались оставшиеся в живых бородатые мужики в шинелях. – Ну, им там наверху, конечно, виднее.

Когда начались продразверстки нарком решил, что пора от копий древнего Рима переходить к технике двадцатого века. Он приказал построить бронепоезд, а на борту его написать: "Сторож революции". Всю команду одел в кожаные тужурки и кепки. Винтовки сменили на маузеры. Бронепоезд приезжал на станцию, его ставили на запасной путь и к вагонам подгоняли мужиков, не сдавших во время хлеб. Самых упорных расстреливали в ближайшем овраге.

– Никак опять децимация, – толковали уцелевшие под Вяткой. – Что ж, власть на то она и власть, ей права даны...

Потом пошли съезды. Решали – как жить?

– Гайки, гайки надо закручивать! – убеждал Троцкий. – Чтобы рабочие хорошо работали, надо им создать хорошие условия: свести в трудовые армии, поставить командиров, продумать наказания.

По ходу дела он сцепился со Сталиным. Но настоящей борьбы не получилось. Время было не то, решал не бронепоезд, а аппарат, тот самый который голосует и исключает. Троцкого исключили из партии, а потом вообще выслали из страны.

Борясь со Сталиным, бывший нарком не учел, что характер у грузина не мед. Бывший семинарист уничтожил сперва тех кто помогал Троцкому, потом тех кто не помогал ему самому.

– А где он теперь живет? – спросил как-то вождь народов у приближенных. – В Турции? В Норвегии?

– Давно уже в Мексику ухлестнул змея, – объяснили приближенные. – Особняк купил троцкист, бетонной стеной обнес, автоматчики на каждом углу. Покушений боится.

– Покушений? Как интересно, – удивился вождь.

Через пол года проникший к Троцкому человек пробил ему голову ледорубом. Ледоруб был маленький, специально изготовленный так, чтобы его можно было пронести незаметно привязанным к ноге.

Мексиканские власти отдали убийцу под суд. Суд приговорил его к двадцати годам тюрьмы. Судьи хотя и были все сплошь с высоким образованием, но в децимациях не разбирались. Что касается обстоятельств убийства, то они до сих пор тайна. Скорее всего где то был список и там фамилия Троцкого стояла десятой.

Журналист Карл Радек родился в Польше. С юных лет он с пылом отдался революционной деятельности. Знал много языков и особенно охотно писал прокламации, призывающие к восстанию.

Меньше всего тогда для восстаний подходила Россия. Вместо нее виделись объятые пожарами Берлин и Вена, красные флаги, на улицах вооруженные отряды, на телеграфных лентах приветствия от рабочих Чикаго и Лондона.

Однако, пожар неожиданно вспыхнул в Петрограде. Позвали друзья – Троцкий и Бухарин. Пришлось мчаться туда.

Вместо прокламаций нужда оказалась в статьях. Теоретических, осмысляющих суть катаклизма: Россия мнилась фитилем, подложенным к главной пороховой бочке – Европе. Мешало незнание языка. Приходилось писать по-немецки. В редакции "Правды" с ним всегда работало два-три переводчика.

Когда из Берлина сообщили: и у нас назревают события, – был послан с заданием: "поднять и разжечь!". Рот фронт. Вир зинд партайзольдатен. Москва нас поддержит...

Для поддержки Москва бросила Тухачевского с целой армией. Правда, идти тому надо было через Польшу. Поэтому приказ командарма кончался словами: "Даешь Варшаву! Даешь Берлин!"

Однако, получилось неважно: поляки во главе с Пилсудским разбили армию, одна кавдивизия даже залетела в Восточную Пруссию, где и сдалась в плен.

Когда восстание в Берлине было подавлено, пришлось возвращаться в Москву ни с чем. Снова редакция "Правды". Снова статьи. Но теперь против вчерашних друзей. "Вырвем змеиное жало у Троцкого! Никакой пощады двурушникам!"... Очень любопытно.

Когда подоспели процессы 37-го года, замели и Радека. На первом же допросе он сказал следователям:

– Да вы что? Разве так фальсифицируют! Что тут у вас Бухарин и Серебряков лепечут? А мои признания – разве это признания! Давайте я вам их сам напишу. Круче надо, круче: да, да, собирались убить, взорвать, продать англичанам и японцам... Вот теперь лучше!

Когда трибунал всем объявил расстрел, а ему десятку, Радек уходил из зала подпрыгивая и улыбаясь. Он считал, что выкрутился и тут.

Радовался он рано. Его расстреляли в лагере. Сколько дней он выгодал, не знает никто.

Сейчас пишут: "Была уничтожена железная когорта".

Все правильно. Когорта. Только насчет "железная" мнения историков расходятся.

Однажды к командарму-один Буденному привели пленного.

– В овсах захватили, – доложил комэска. – Еле дышал. Снаряд около него разорвался. Слова не вытянешь.

Пурпурный мак цвел вокруг коней, ветер клонил девственную рожь. Солнце катилось, как отрубленная голова. Пленный от ужаса еле дышал.

– Обшарить его!

Из кармана вытащили удостоверение.

– Бабель, – прочитали бойцы. – Из дивизионной газеты. Писарь у Павлюченко. Свой.

На пленного полили водой. Он раскрыл глаза, вытащил из кармана очки и замычал.

– На писаря он, четырехглазый, конечно похож, – рассуждал командарм. – А вдруг шпион? Может его на всякий случай?.. Революция чистеньких не любит... Ну, да ладно, пусть живет. Колесников, веди в бригаду!

Он закурил. Конный казак с развернутым знаменем стал впереди лавы. Колесников тронул жеребца. Рука у комбригады была на перевязи. Она лежала у него на груди, как младенец.

В наготе полей поднялись первые дома Кракова.

– К вечеру возьмем, – сказал Буденный.

Краков не взяли. Разбитые под Варшавой армии отступали, как отступала наполеоновская гвардия. Вместо зимнего снега убитых покрывала июльская пыль.

Об этом всем писарь написал потом книгу. Он написал о девственной ржи, отрубленной голове солнца и нищете галицийских деревень. Заодно он написал, как расстреливали пленных поляков и как, останавливаясь на постой, рубили шашками хозяйским гусям шеи.

– Клевета! – заявил командарм-один, прочитав книгу.

Это он повторил в двух газетных статьях.

Бабелю статьи вышли боком. Его могилу ищут до сих пор.

Когда в 17-м году революционные матросы взяли в свои руки власть на Черноморском флоте, они первым делом решили поставить на свое место командующего флотом Колчака.

– Пускай саблю сдаст, – решил комитет. – Все равно она у него в шкафу висит. Надо будет на парад надеть, выдадим под расписку.