Энтони Бурден - О еде: cтрого конфиденциально. Записки из кулинарного подполья

И Мануэль ему подыгрывал.

— О шеф… шеф… — рассказывал он, качая головой, на следующий день. — Котлетка снова звонил мне прошлой ночью! — И не выдержав, хихикал.

У меня телефон по ночам еще не звонит. Пока.

Если бы я сделал половину того, что Стивен делает постоянно — и я даже не говорю об уголовных преступлениях, а просто о грубости, дурном тоне, резких замечаниях, эксгибиционизме и попустительстве, — дело кончилось бы судом, и мне пришлось бы защищаться от обвинений в сексуальном домогательстве. И все же я не могу припомнить никого, кроме владельца «Салливана» (но это другая история), кому не нравится Стивен, кто не восхищался бы им, кто не доверял бы ему, не пошел бы к нему за советом со своими проблемами… И это удивительное достижение для парня, который является на работу, демонстрируя сперму на ботинках («Забежал по дороге в кабинку для подглядывания, — объясняет он небрежно. — Эй! Я был озабочен!»), который ведет себя как полная свинья время от времени, свободно обсуждая все подробности своего пищеварения, дерматологических проявлений и сексуальной жизни с любым, кто попадет в зону слышимости.

И этот… этот тип, дорогой читатель, является моим самым близким другом и партнером, которому я больше всех доверяю.

Это случилось вечером в момент затишья в разгаре смены, в те короткие десять минут, когда подручный персонал занят перестановкой столов и, хотя бар переполнен ждущими клиентами, а за дверью очередь, в кухне все спокойно. Пока помощники официанта перестилали скатерти и накрывали столы по ту сторону кухонной двери, повара, разносчики и су-шеф жадно пили воду из бутылок, протирали столы на своих участках и болтали.

Я торчал в дверном проеме подвальной подсобки и нервно курил. Это было жуткое спокойствие — глаз бури. Через десять минут, когда следующая волна голодной публики займет свои места, выберет воду и хлеб, обрушится вал возмездия — пропасть моментально заполнится заказами, участки придут в движение, и вся линия забурлит, как после клизмы. Первому достанется парню с салатами, потом участку соте и наконец наступит очередь гриля, пока что-нибудь вдруг не обрушится — все мы окажемся в одной связке в тесной кухонной борьбе, потея и проклиная, стараясь разрулить заказы, чтобы на засыпаться. У нас было несколько мгновений мира, чтобы передохнуть, и я курил и волновался и вполуха слушал, о чем говорила моя команда.

Тон шуточек был обычным, как и предмет обсуждения — странно привычный звуковой фон для большей части часов моего бодрствования на протяжении последних двух десятилетий… И вдруг я понял что, мой бог… я ведь слушал одну и ту же беседу в течение двадцати пяти лет!

Кто больший гомик? Кто подставляет задницу? Кто точно на данный момент педик и шлюха — pede, maricón, finocchio, puta, pato? Все о члене, как видите. Временами о мошонке и яйцах — chupa mis huevos, временами о минете — mama la pinga, иногда слышишь «подставь свою culo — задницу», «кобель», «ты pinche baboso — мелкий сопляк», «скандальная бабенка». «А твоя щелка? Она выглядит как гребаные полпорции разрезанной сосиски, очень-очень маленькой — muy, muy, chica… как тараканья».

Таков настоящий международный кухонный язык, как я понял, наблюдая, как мой француз су-шеф, американский кондитер, мексиканские гриль-повар, спец по салатам и парень с обжарки перекидываются шуточными оскорблениями с бенгальцем-разносчиком и доминиканской посудомойкой. И вся эта длинная бесконечная командная перепалка длилась на протяжении двадцати пяти лет на четырех или пяти языках.

Как вид искусства, кухонный треп, подобно хайку или кабуки, подчиняется определенным установленным правилам и имеет жесткие, традиционные рамки, которые необходимо соблюдать. Все комментарии, согласно непреложной исторической традиции, должны затрагивать принудительное ректальное проникновение, размер члена, физические недостатки или раздражающие особенности и дефекты.

Правила могут быть запутанными. Cabron, например, можно перевести с испанского примерно так «твою жену/подругу прямо сейчас трахает другой чувак, ее киска слишком велика для тебя», но также это может означать обращение «братишка», в зависимости от интонации и модуляции. Англоязычное fuck (трахаться) используется преимущественно в качестве запятой. «Отсоси!» означает «Подожди секунду!» или «Вы не могли бы подождать одну минутку?» А слова «Сгреби свой срач и подготовь свое гребаное гноище, или я вернусь и трахну тебя в задницу!» подразумевают «Прости, приятель, но я обеспокоен тем, как твой участок подготовлен к предстоящей работе. Ты всем запасся, что тебе понадобится, братишка?»

Pinche wey может означать или «гребаный урод» или «потрясающий балбес» или «приятель». Но если вы произнесете слово «приятель» или того хуже — «мой друг» в моей кухне, то раздастся дикий хохот. «Мой друг» обычно означает «жопа» в худшем и самом прямом смысле этого слова. А попробуйте помягче обойтись с рядовым поваром, и он решит, что завтра можно напиться. Мои бандюганы, как и большинство линейных поваров, следуют вековой устной традиции, согласно которой мы — все мы — пытаемся найти новые и забавные способы говорить о члене.

Гомофобы, говорите? Подсознательные импульсы? Безразличие к гендерным привилегиям и великолепию мозаики этнически разнообразной рабочей силы? Ну… Может быть, вы и правы. Подобное окружение в раздевалке создает трудности для женщин, например? Да. В первую очередь для женщин. Сожалею. Но системе нужны те, кто может выстоять на своем участке, поддержать игру и не лезть при этом в бутылку, принимая все на свой счет. Если вас легко обидеть явными выдумками о вашем происхождении, об обстоятельствах вашего рождения, о вашей сексуальности, внешности, упоминаниями о ваших родителях, возможно грешившими с домашним скотом, то мир профессиональной кулинарии не для вас.

Но даже, если предположить, что кто-то и впрямь у кого-то отсосал или произошло что-то подобное, то это не имеет никакого жизненно важного для нас значения. На самом деле это никого не волнует. Мы слишком заняты и слишком тесно связаны и проводим вместе слишком много времени, как одна большая и неблагополучная семья, чтобы обращать внимание на пол, гендерные предпочтения, расовую или национальную принадлежность. Помимо уровня ваших профессиональных навыков, ваше место в системе определяется тем, насколько вы чувствительны к критике, как воспринимаете оскорбления и насколько хорошо можете отыграться. Вы можете заткнуть уши чем угодно и притвориться, что они не называют вас Китаезой, или Муреной, или Индейцем, или Жирным, или Скорлупкой… но они называют. Так или иначе, но это — ваше имя, ваше прозвище, согласны вы или нет. Я был и Тощим, и Трупаком, и вероятно Пьяницей. Так уж устроено. Я звоню вниз в подсобную кухню через интерком — прошу масла или еще соуса — и маленький бандит, который хранит мои запасы, обеспечивает подачу продуктов и так здорово мелко режет для меня петрушку, точно прошипит (после того, как я отключусь) « Fuuck YOUU!! » прежде, чем в точности исполнить мою просьбу. Уж лучше я первым это скажу: «Дай мне гребаное масло и соус, паршивец! И… fuuск УОUU!» И я люблю этого мелкого головореза, с его спортивной повязкой на голове, мешковатыми штанами, застегнутыми на верхнюю кнопку и с расстегнутой нижней, в ботинках луноходах, наполовину пуэрториканца, наполовину индейца, с его топорной тюремной татуировкой и ножом-бабочкой, засунутым в рукав. Я все обдумал, когда его нанимал. В нем есть все, что я хотел бы видеть в сыне.