Ирина Потанина - Одесская кухня

«Жизнь ставит нас в рамки, и мудрость не в том, чтобы биться головой о стены, а в том, чтобы уметь быть счастливым внутри отведенного пространства», - говорил Волошин.

Когда Одесса перешла к большевикам, Волошин сразу же развел широкую деятельность. «Жизнь ставит нас в рамки, и мудрость не в том, чтобы биться головой о стены, а в том, чтобы уметь быть счастливым внутри отведенного пространства», - говорил Волошин и бежал к новым властям, чтобы зарегистрировать только что придуманную «Художественную неореалистическую школу». Чтобы спасти дом друзей, он ратовал за устройство в них профобщежитий. Случаи «реквизиции жилплощади» чекистами стали повсеместны, поэтому лучше было подселять своих. Художникам, чтобы спастись, Волошин советовал объединиться в цех с малярами. Писателям - с кем-нибудь еще, «понятным, производящим осязаемые ценности». При этом Максимилиан Александрович так увлекся всеобщим объединением, что даже сам уже забыл, что пару дней назад воспринимал придуманные профсоюзы как вынужденный компромисс и уловку перед властями. Теперь уже Волошин искренне ратовал за «возрождение средневековых цехов», коммунальный быт и коллективное хозяйство... Неизвестно, куда еще занесли бы Максимилиана Александровича волны оптимизма, но тут большевики проявили одну из отвратительных своих черт: неблагодарность. В ответ на принесенный Волошиным план художественного украшения города к 1 мая в газете «Известия» вышла статья пролетарских авторов с текстом: «К нам лезет Волошин, всякая сволочь спешит теперь примазаться к нам!» Расстроившись, как ребенок, Волошин попытался опубликовать ответ, но никто не пошел на это... «Искусство вне политики, я хотел участвовать в украшении только как поэт и художник!» - жаловался опальный Волошин. «В украшении собственной виселицы?» - иронизировал друживший с ним Бунин. Обидевшись, Волошин решил перебраться из Одессы в родной Коктебель. На суше действовал строжайший пропускной режим, поэтому отходить нужно было по морю. Подключив все связи и собрав бумаги от самых разных инстанций, Максимилиан Волошин на хрупком суденышке покинул шумную Одессу.

Максимилиан Александрович Волошин

Едва ступив на судно, Волошин тут же «стал нащупывать контакты» с матросами, а едва отплыв от берега, спас их от назревающих неприятностей: «Я выехал на рыбацкой шаланде с тремя матросами... Море сторожил французский флот, и все суда, идущие из Одессы, останавливались миноносцами. Мы были остановлены: к нам на борт сошел французский офицер и спросил переводчика. Я выступил в качестве такового и рекомендовался «буржуем», бегущим из Одессы от большевиков. Очень быстро мы столковались. Общие знакомые в Париже и т. д. Нас пропустили.

«А здорово вы, товарищ Волошин, буржуя изображаете», - сказали мне после обрадованные матросы, которые вовсе не ждали, что все сойдет так быстро и легко. Их отношение ко мне сразу переменилось. Мы подружились».

Окончательно отточенное в Одессе умение становиться для всех «своим с потрохами» еще часто спасало Волошина и «помогало помогать людям», в каждом из которых он обязательно видел что-то хорошее и каждого из которых считал чуточку гением.

Кстати, о потрохах. Иногда это бывает очень вкусно. Ароматный, красивый и вкусный «Рассольник с потрохами» к вашим услугам!

Вам понадобится (на 2-3 порции):

30 г потрохов

250 г бульона

1/3 стакана риса

2 картофелины

100 г огуречного рассола

40 г петрушки

20 г пастернака

20 г сельдерея

20 г репчатого лука

20 г зеленого лука

30 г соленых огурцов

10 г топленого масла

10 г сметаны

соль - по вкусу

Приготовление:

Потроха домашней птицы заливаем бульоном и, периодически снимая образующуюся на поверхности пену, оставляем вариться на 1,5-2 часа. Печенку варим отдельно. И печенку, и остальные потроха выкладываем на дуршлаг, промываем холодной водой и отбираем кусочки, которые смогут пойти в рассольник.

Бульон процеживаем, смешиваем с огуречным рассолом и снова ставим на огонь. Картофель чистим и, порезав крупными кусочками, бросаем в кипящий бульон. Туда же отправляем рис. Не попавшие в бульон ингредиенты (включая потроха) нарезаем и немного обжариваем на сковородке на масле, после чего добавляем к бульону. Покипев еще минут 5, рассольник будет готов.

Одесса - город непростой. Каждому, кто всерьез увлекается ею, она является с новой стороны и обязательно впутывает в какую-нибудь мистическую историю. Вас еще не втянула? Езжайте еще раз, ждите... Необходимо время, чтобы Одесса вас заметила и пригласила поиграть в свои игры. Собственно, о чем это мы? Ах, да! Об Александре Николаевиче Вертинском .

Одесса - город непростой. Каждому, кто всерьез увлекается ею, она является с новой стороны и обязательно впутывает в какуюнибудь мистическую историю.

При упоминании об Одессе лицо Александра Николаевича всегда вдруг приобретало серьезное выражение, а из груди вырывался задумчивый полувздох-полушепот: «Одесса - город непростой»... В чем же дело? Как у знаменитого артиста, гастролировавшего по югу сразу после революции, у Вертинского были все шансы запомнить Одессу на удивление мирным и вполне типичным богемным городом, полным благодарной публики и роскошных ресторанов. Как у участника «белой эмиграции», Одесса должна была остаться в его памяти одним из пунктов прощания с родиной - тревожной, полной противоречивых новостей перевалочной станцией между Харьковом и Севастополем, после которого уже всё - пароход, Константинополь, чужбина... Но город не хотел быть одним из многих, он запомнился Александру Николаевичу совсем другими, очень личными историями.

Как у знаменитого артиста, гастролировавшего по югу сразу после революции, у Вертинского были все шансы запомнить Одессу на удивление мирным и вполне типичным богемным городом, полным благодарной публики и роскошных ресторанов.

Во-первых, именно из Одессы Вертинский получил в 1919 году роковую телеграмму, окончательно убедившую его в том, что стихи сбываются. Давным-давно, вернувшись с фронта, Вертинский занес письмо товарища его жене на московскую квартиру. Дверь отворила хозяйка, и гонец понял, что пропал. Позже, стараясь вспоминать легко и иронично, он записал: «Я был, конечно, неравнодушен к Вере Холодной. Как и все тогда». Но чувства были куда глубже обычного «неравнодушия». Он приходил каждый день, сидел, смотрел, молчал, понимая невозможность отношений и невозможность своего дальнейшего существования без них. Когда оба стали знамениты и иногда выступали вместе, коронным номером дуэта было танго - безумное, полное несвершившихся желаний и недосказанных чувств. После номера зал дико аплодировал, а обоих артистов била дрожь. Она любила мужа. Он - спасался стихами и посвящениями. Ей подписал он «Маленький креольчик», «Лиловый негр» и «Ваши пальцы пахнут ладаном». Прочтя посвящение на последней песне, Холодная пришла в ужас: