Рим Ахмедов - Книга откровений. По следам Одолень-травы

Ещё раз, 6 ноября 1998 года, Закир появился у меня без предупреждения, без обычной лучезарной улыбки, без весёлых шуток. У меня сердце ёкнуло от мысли, что заключение врача могло оказаться ошибочным и ещё долго, бог знает сколько, придётся лечить его новыми комплексами, если прежние не смогли справиться с недугом. «Что случилось?» — осторожно спросил я. «А-а-а, — разочарованно протянул он и махнул рукой с такой ожесточённостью, будто не воздух рубанул, а врезал кому-то по шее. — Я мечтал по-царски отблагодарить вас, да не судьба. На память хотя бы это принёс. — Он поставил на стол симпатичную лампу с сенсорным включением и «говорящие» часы: механический голос диктора с китайским акцентом объявлял время, а поставишь будильник — начинают кукарекать или звонят в колокола. — Лопнул я со своим кооперативом. Братки налетели, потребовали поделиться с ними, да такие условия мне поставили, что не они, а я перед ними должником остался. Мол, за четыре месяца я должен отдать им тысячу. Не рублей, а долларов. На счётчик поставили. Ладно, ещё повезло. Встретил я одного кореша, однажды выручил его из беды, а он мне здесь помог. Не знаю, чем он занимается, какую должность в ментовке занимает, так как не в форме ходит, а в китайских мятых джинсах и в такой же джинсовой курточке, как у меня, на вид чувак чуваком, а встретился с одним из тех братков, что-то сказал, так они сразу отлипли от меня. А торговую лавку всё же успели сжечь, там у меня товаров было на миллион. Не своих, а с компаньонами. Короче, не вышел из меня бизнесмен. Ладно, догадался до этого кое-что припрятать на чёрный день. Может быть, удастся новое дело открыть. Бизнес — он как болото, с головой засасывает...» Выслушал я его рассказ, попытался утешить: «Не вешай нос. Ты молод, у тебя, с твоей настырностью, всё получится». «Так-то оно так, но как бы стресс не стукнул по прежнему больному месту. Слышал, от стресса часто бывает рецидив. Дайте мне хорошие травы, чтобы рак больше не возвращался». Я пообещал ему сделать всё возможное, что зависит от меня. Дал дурнишник с копытнем, в них он свято поверил. Буквицу — одну столовую ложку на стакан. Не только от рака помогает, но и от растрёпанных нервов. Посоветовал не полным курсом, а в отдельности попить знакомые настои княжика, очитка пурпурного.

Составил хороший лёгочный бальзам с известными, не требующими особого разъяснения настойками, а из незнакомых ему лекарств в первый раз предложил бальзам «Нежность». Видимо, помог он ему. Ещё попросил.

Закир, по моим догадкам, снова занялся мелким бизнесом. Сообщил, что едет в Турцию, заодно и новые товары привезёт. Поинтересовался, имеется ли у меня кожаная куртка, не нужны ли тёплые зимние ботинки. Пообещал сразу же после возвращения зайти с гостинцами. И, как это похоже на него, надолго исчез.

Объявился Закир через семь лет. Снова заболел? Нет. Но у его младшего брата обнаружили «плоскоклеточный рак без ороговения, ЗБ стадия, 2 группа. Бластома нижней доли левого бронха». «Точь-в-точь как у меня. И давление такое же, и анализы крови одинаковые, — взволнованно говорил Закир, опасаясь, наверное, что я не возьмусь за лечение. — Составьте ему такие же комплексы, как для меня. Их ведь совсем немного потребовалось, когда я пришёл к вам в начале девяносто седьмого. А теперь две тысячи пятый. Медицина отказалась от меня, а вы спасли. Чувствую себя как никогда хорошо. Верю, и братишку моего спасёте. Только дайте ему точно такие же лекарства!»

Трудно объяснить, но какое-то сомнение закралось в душу. Да, диагноз и анализы как в зеркальном отражении. Но у меня было правило: даже при одинаково схожих болезнях искать индивидуальный подход, подбирать травы, помогающие именно этому больному, а не следовать трафарету. Я давно понял, что лечить надо прежде всего самого человека, а не его болезнь. Только в таких случаях болезнь отступает от него. Однако Закир с таким напором наседал на меня, что я растерялся и в его присутствии начал готовить тот первый курс, с которого он начинал лечение. Здесь я тоже допустил ошибку — никогда не следует браться за приготовление лекарств в присутствии постороннего человека. Закир, без меры довольный, увёз знакомый ему по всем названиям лечебный комплекс своему брату в Стерлитамак. Прошло не больше месяца, когда он приехал за вторым курсом, радостно сообщив, что у братишки чувствуется перелом в лучшую сторону: поднялось настроение, появился аппетит, даже

стал выходить на прогулки. А до этого совсем было зачах, почти все дни проводил в постели, даже хотел пригласить муллу для чтения некоторых сур из Корана.

Шло время. Третий курс лекарств уехал в Стерлитамак. Закир по телефону сообщил, что братишка капризничает, не хочет пить некоторые травы. Приходится наседать на него, уговаривать. Потом долгая пауза. Не было никаких вестей. Я всё понял. Когда через месяц Закир сообщил о смерти брата, я не удивился, но на душе появилось горькое чувство от мысли, что какая-то доля вины лежит и на мне, хотя ни разу не видел больного, даже по телефону не общался с ним. Впрочем, смерть и некоторых других лечившихся у меня пациентов оставляла в душе неизгладимый отпечаток, бередя её долгие годы, оставаясь иногда немым укором на всю жизнь. Никакой моей вины не было в том, что я при всём старании оказался не в силах спасти человека, не мог повлиять на изменение его судьбы.

Два одинаковых диагноза. Два родных брата. Одного уже нет на свете, другой ходит по улицам родного города мимо угрюмого, разорённого, покинутого людьми завода. Ради заработка, для обеспечения семьи он, квалифицированный рабочий, занимается мелочной торговлей. Он выжил после смертельной болезни. Надеюсь, выживет и в новой жизни, в стране, пытающейся преодолеть разор, коррупцию, дефолты и кризисы, а в последние годы занятой грандиозными планами на будущее, где, как обещают, на небывалые высоты поднимется медицина, а травники и целители, подобные мне, канут в небытие.

Среди злокачественных опухолей рак лёгкого вышел на первое место, превосходя рак молочной железы. И его лечение одно из самых трудных. О медицине я промолчу, а что касается травников — не припомню случая, чтобы кто-нибудь взял больного даже с третьей стадией, а о четвёртой и говорить не приходится. Вот почему ко мне обращались с одними и теми же словами: «Где только мы ни были, всюду отказываются. Даже слышать не хотят. Вы наша последняя инстанция, единственная надежда на вас, ваше милосердие». Что оставалось делать мне? Я понимал, что берусь за безнадежное дело. Во-первых, не могу видеть женских слёз, а с мольбой приходили в основном женщины, пытаясь спасти мужа или единственного сына. Сколько терпения требовалось, чтобы выслушать их до конца! Или хотя бы взять из их рук стандартные справки на низкосортной бумаге, похожие на похоронки, одинакового формата с одинаковым текстом: «4 ст. 4 гр. с метастазами... Выписывается на симптоматическое лечение по месту жительства». Во-вторых, мне предстояло произнести самые трудные слова: «Поздно, очень поздно. Спасти невозможно. Поезд ушёл. Даже зацепиться не за что. Где же вы были раньше?» А ведь были они в онкологических клиниках, где больные приняли десятки курсов химии и облучения, если оказывались способными выдержать убийственную атаку устаревших цитостатиков, хотя врачи почитали за счастье получить и их в условиях обнищавшей медицины в начале девяностых. Не только в нашей Республиканской онкологической клинике, но и в других городах, даже в самой Москве, часто не имели возможности помочь раковым больным (а бывало, и вовсе отказывались брать их в стационар — безнадёжных, погибающих от последней, четвёртой стадии), и тогда начинался поход к знахарям, лекарям, экстрасенсам, колдунам, шаманам. Лишь единицам удавалось прорваться к Малахову, Даникову, Малышеву, Корепанову и ещё к нескольким известным травникам. Ко мне тоже рвались из разных краёв и городов, откуда-то находя номер телефона и домашний адрес, но я мог взять на лечение единицы из-за ограниченного количества трав. И многих отсылал к книге «Одолень-трава», указывая на рецепты, из которых можно составить лечебный комплекс, учил, какие травы желательно приобрести, способные помочь именно в их конкретном случае. Один из моих знакомых, считающий себя неплохим экстрасенсом и ясновидящим, как-то на полном серьёзе, с сочувствием сказал: «Дом твой стоит на плохом месте. Видел бы ты, какая чёрная дорога ведёт к твоему крыльцу. Люди горе своё несут». Я спросил: «И в квартире они оставляют такую непроглядную черноту?» «Нет, здесь у тебя дышится легко, — ответил он. — Много светлой энергии. Люди по частицам уносят её, а она у тебя неиссякаемая. В этом заслуга всей твоей семьи. Ты один без неё не справился бы». Экстрасенса звали Маратом.