Говард Джейкобсон - Полезная еда. Развенчание мифов о здоровом питании

Профессиональные общества борются за существование (а также текущее и будущее финансирование), вставая на сторону пищевых и лекарственных компаний и их интересов, и по возможности избегают любого упоминания о пользе ЦРД для здоровья. Будучи членом нескольких профессиональных обществ, могу заверить вас, что они практически никогда не принимают результатов, подтверждающих пользу такой диеты. Это относится и к обществам, членом которых я долго был.

«Может быть, в этом нет ничего плохого?» – подумаете вы. В конце концов, организация имеет право публиковать, продвигать и оплачивать любую бессмыслицу, какая ей нравится, – точно так же, как вы или я. Обучать специалистов по питанию и влиять на научных работников – не то же, что указывать, какую пищу нам есть (многие ли из нас ходят к диетологу?). Кажется, можно не обращать внимания на эти общества. Проблема в том, что, поскольку они имеют силу благодаря деньгам индустрии и обладают полугосударственным статусом, дающим право определять, кому можно изучать питание и преподавать, а кого впору подвергнуть остракизму или даже наказать за инакомыслие, их влияние на государственную политику, медицину и общественное мнение непропорционально финансовому весу. Я знаю кое-что об этом неспортивном поведении благодаря и их расследованию моей профессиональной деятельности и представлению интересов ASN и связанных с ней обществ во время принятия бюджета Конгрессом США.

Во-первых, они эксплуатируют репутацию и высокую миссию борьбы с болезнями. Противостоять им – значит перейти на сторону врага: заболеваний, угрожающих нам и нашим близким. Любой, кто пытался объяснить страдающей от рака груди соседке, почему он не жертвует деньги на розовую ленту [27], пеший марафон, гонку, распродажу выпечки, домашний прием, читательский кружок или деловой обед, чтобы приблизить появление «лекарства», знает, какая отчужденность может за этим последовать. Как мы видели, большинство людей, страдающих от болезней, и их близкие цепляются за веру в медицину. Пройдя хирургию, различные лекарства, лучевую и химиотерапию, которые улучшили их состояние и отсрочили исход, они могут стать активными сторонниками текущей медицинской практики и апостолами «скорого исцеления». Корпорации, такие как AstraZeneca и Merck, не могут управлять этой страстью и желанием действовать непосредственно, однако с помощью некоммерческих организаций превращают энергию желающих добра людей в цифры квартальных отчетов.

Некоммерческие организации претендуют на статус дара небес, и только немногие политики, журналисты и предприниматели имеют знания, стимул и характер, чтобы усомниться в этих «верительных грамотах». Когда ACS издает пресс-релиз, даже самые уважаемые журналисты забывают о беспристрастности и становятся похожими на спортивных комментаторов в местной газете, открыто болеющих за родную команду. «Слава ACS и ее успехам в войне с раком!» – вторят NewsHour и остальные СМИ с нотками благоговейного обожания.

Защитники прав пациентов и профессиональные общества также создали видимость непредвзятости. По их словам, они беспокоятся только о здоровье человека: стереть с лица земли заболевание, обучить специалистов лучше оказывать помощь. Из-за мнимого отсутствия коммерческих целей мы доверяем их руководствам и научным оценкам. Когда AstraZeneca рассказывает нам, что тамоксифен – безопасное и эффективное лекарство от рака молочной железы, мы знаем, что это реклама в интересах компании (не важно, правдивая или нет). Но когда то же говорит ACS, мы принимаем это как истину.

Возможно, самое серьезное последствие сговора некоммерческих организаций с промышленностью в том, что «нимб» этих мнимых святых освещает корпорации, интересы которых они продвигают. Продажи и маркетинг промышленности одеты в мантии благотворительности и добродетели, и, разумеется, большинство американцев не понимает, что мусор, который они подсовывают под видом пищи, – на самом деле самый важный вклад в наш кризис здравоохранения, а мусор, который преподносят как лекарства, – отличная гарантия, что мы будем продолжать тратиться и на продукты, и на таблетки.

Итог этого незаметного влияния промышленности на организации, которые якобы нам помогают, – полный отказ людей от ответственности за собственное здоровье. Тут нет их вины. Некоммерческие организации промывают мозги, чтобы мы поверили, что мало на что влияем, и остается только жертвовать, маршировать, бегать и носить розовые или желтые ленточки. Тот факт, что большинство из нас может практически исключить риск ранней смерти от рака, заболеваний сердца, инсульта, диабета первого типа и десятков других заболеваний, активно отрицают те же общества, которые вроде бы хотят покончить с этими болезнями. Мне становится дурно, когда я вижу, как огромные суммы и силы волонтеров тратятся не на диетологию, а на редукционистские цели, которые можно запатентовать и продать. И самое страшное несчастье – то, что желающие добра люди, поддерживающие эти общества, искренне верят, будто проводят социально ответственную и конструктивную работу в память о родных и близких, погибших от этих заболеваний.

Вот пример, который попался мне на глаза, когда я заканчивал работу над рукописью этой книги. 3 октября 2012 года в своем блоге на сайте ACS доктор Леонард Лихтенфельд, заместитель главного медицинского специалиста Национального бюро ACS, опубликовал заметку под заголовком «Во время Месячника борьбы с раком надо не только праздновать успехи, но и помнить о границах наших возможностей» {236}. Она хорошо написана и берет за душу: врач глубоко сопереживает женщинам, которым медицина не смогла помочь, несмотря на последние достижения в области скрининга. Лихтенфельд пишет:

Я понимаю гнев женщин, тяжело больных раком молочной железы, говорящих: «А как же я?» Среди них есть те, кто все делал «правильно» для раннего выявления и лечения… Они молятся о прорыве, о появлении лекарства и спрашивают, понимают ли их те, кому не поставлен страшный диагноз, и те, у кого заболевание еще не зашло далеко.

Это волнующие, утешающие, сострадательные слова. И тем не менее они не дают надежды. Больные раком молочной железы, говорит он, молятся о прорыве. Молятся об исцелении. Потому что спасение – в руках тех, кто создает новые лекарства, изобретает новые аппараты для лучевой терапии, прокладывает путь новым хирургическим методам и находит новые способы манипулировать генами. Даже когда от имени медицины он выражает смирение и раскаяние за то, что «предлагает больше, чем имеет» и «обещает много, но не всегда дает достаточно», он преподносит редукционистское лечение как единственную надежду этих женщин. Ни слова о профилактике. О расширении возможностей. О том, что простые изменения в диете могут остановить развитие рака.