Андрей Звонков - Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь

– Это Витька! Он в Шлексу едет, там свадьба. Хотите, поезжайте с ним-то, а?

Витька, который из самой Шлексы приезжал не только за водкой, сбегал в медпункт и принес сумку с бинтами и ватой, бутылки с перекисью и пластырь.

Внутри тягача было тесно, сильно пахло солярой, разговаривать было просто невозможно. Кругом стояли ящики с водкой и пивом. В небольшой коробке Таня заметила упаковки с лекарствами. Большую часть составлял активированный уголь. Водитель тягача перехватил ее взгляд и крикнул:

– Водка паленая, чистим – потом пьем!

Таня кивнула, что, мол, понятно.

– А перевязку зачем? – спросила Таня. – Случилось что?

– Так это… свадьба же, – ответил Витька, – на всякий случай.

– А кто женится? – Таня перебирала в уме односельчан бабы Тани.

– Он из новых, – сказал водитель, – вальщик. Год назад откинулся (у нас был на поселении), а к нему невеста приехала – решили у нас обосноваться. Дом им выделили… гуляем!

Вика в разговор не вмешивалась – в ушах ее грохотал тяжелый рок, не уступавший децибелами тракторному дизелю. С тех пор как они сошли с поезда, младшая находилась все время рядом, подчиняясь инстинкту самосохранения. Она тут уже бывала, знала местные нравы. А правила просты: или ешь сам, или тебя съедят. Крути головой на триста шестьдесят градусов, не носи капюшон и наушники, а то запросто получишь по башке и не заметишь, откуда прилетит.

– От они, мои хорошие! – Бабушка, или, точнее, прабабушка, Таня встретила правнучек в огороде. – Как же вы добрались-то? Дороги-то нету! Я уж и не чаяла, от матери телеграмма пришла-то, жди, баба Таня… едут. А как едуть? Ванька в стельку… А тут Витька самый раз за водкой поехал… а так бы и не знаю… – Она обнимала и целовала и одну правнучку, и вторую, которая за три года вытянулась на голову. – Ну, пойдемте в избу-то, молочком парным угощу.

– Ба, у тебя опять корова? – Вика выдернула один наушник. – А мама сказала, Зорька умерла, или что с ней?..

– Силов моих больше нету корову держать, продала… – сказала бабушка. – Я молоко беру у соседки, трехлитрову банку на неделю. С вами две возьму. Молоко у нее жирнющее, полбанки сливок, чиста сметана-то. Вы сейчас по чашечке выпейте, а больше ни-ни… не то обосретесь… У вас в городе-то разве ж молоко? Тань, ты-то поживешь?

– Бабушка, у меня ж практика идет, я на пять дней отпросилась, Вику отвезти, и должна вернуться.

– Ну и ладно, все одно дороги нету. Грейдер ждем, щебенку. Мужуки-то говорят: не яма – чистый ров, как против танков. Вы ехали – видели?

Вика ушла в избу и молча разбирала сумки. Потом выглянула во двор, где бабушка с сестрой все не могли наговориться.

– Ба, а сельпо работает?

– Да какой там! Ежли б оно работало, разим ж бы Витька помчался в Комсомольский за энтой отравой? Смели все подчистую.

– Мы ничего не видели, – сказала Таня, – мы же внутри сидели.

– Да не, ба, мне ж не водка… А чипсы там есть? «Роллтон»?

– Это чего? – Бабушка Таня удивилась. – Конхветы, что ли? Унука… я тебе петуха на палочке в сундуке храню. Хочешь?

– Да не, ба… Чипсы – это такая картошка жареная… тоненькая.

– У меня отварная есть, в мундире, чичас почищу… Картошечки хочешь?

Вика, отчаявшись, махнула рукой.

– Ба, а че ты мне про лешего рассказывала… сказка?

– Кака ж сказка, – серьезно ответила прабабушка, – вот, обратно ребяты-охотники сказывают – Бела баба вернулась. Давно не было. Ты в лес-то не ходи одна… Да чегой-то я вам… есть-то хотитё?

Таня почувствовала, что обед, которым они с сестренкой вроде бы вполне наелись еще в Вельске, куда-то испарился. Кивнула.

– Ба, а сколько времени?

– Так десятый ужо… Вы на солнце не смотрите… ночи у нас короткие. Забыла, что ли? А ужинать сейчас пойдем, вон, на третий двор. Меня уж приглашали… да и вас теперь ждут. Бросайте вещички и айда.

Пить Тане совсем не хотелось. А отказываться нельзя.

– Ба, а сундук на чердаке? – спросила Вика.

– А где ж ему быть? – Бабушка поглядела на правнучку, на ее шорты, больше похожие на стринги, и покачала головой. – Сарафан надень. Так не пойдешь.

– Может, у тебя и кокошник есть? – не удержалась от колкости сестренка.

Таня поглядела на себя в отражение в оконце. Туника, джинсы, кроссовки, волосы убраны в хвост. Не празднично, но для деревенской свадьбы сойдет. Сейчас бы душ принять… Да где ж его тут найти?

– Не кокошник, девка, а красота, – поправила бабушка Таня. – Вот сама смастеришь да жемчугом речным разошьешь, тогда и наденешь… По ней рукодельницу определить можно. – И будто мысли читала: – Вы сейчас на свадьбу-то сходите, перехватите малой чего не то… червячка заморите, да глядите, бражки-то не пейте. Дурная больно. Себя не вспомните. А часика через два приходите, я баньку вытоплю. Да помоетесь с дороги.

Татьяна поймала себя на мысли, что говорок бабы Тани она не сразу начала понимать и лишь спустя несколько минут ее певучего речитатива среди сплошных «от» и «то» появились осмысленные фразы. Своя московская речь стала восприниматься каким-то рубленым агрессивным «аканьем-каканьем».

Сама бабушка Таня с ними не пошла, довела до шумного застолья, молодухам каким-то, которых Таня силилась вспомнить спустя три года, кого как зовут, передала, чего-то сказала…

На лавках за столом разом образовалось два места, девушек усадили, поставили миски, в которые накидали и грибков соленых, груздей, и кусок какой-то дичи, и парящей рассыпчатой молочно-белой картошки, которую тут же и маслицем покропили, и зеленью посыпали. Играла гармонь, где-то слева заливисто выговаривали матерные частушки, изредка вылетало: «Горько!» – и уже в сгущающихся сумерках Таня видела только влажные глаза. Кругом стоял гомон людской, потом запели протяжно, и сперва голоса звучали нестройно, но постепенно сошлись в одной тональности. И уже когда из-за сосен выкатилась молочная луна, Таня вспомнила, что пора возвращаться. Она локтем толкнула сестру.

– Пошли! Бабушка ждет.

– Погоди-ко. – К Тане наклонилась молодая женщина. – Сеструха-то твоя говорит, ты доктор на скорой. Так, что ли-то?

– Фельдшер. Я еще учусь…

– Завтра приходи, батя мой приболел. Может, посмотришь? Мается – сил нету. Разве что по стенкам не бегает. То болит, а то затихнет…

– А что болит-то? – Таня хоть и не пила, а уже изрядно устала и никак не могла сосредоточиться. Думала, что Вике надо было рот зашить… Болтает, что на язык прилетит. Кто просил всем сообщать, что она будто бы врач на скорой? Она не заметила, как и сама начала «токать».

– Говорит, почка… А то кто ж знает? Зайди завтра, посмотри его. А?

– Хорошо. – Таня понимала, что отказывать нельзя. – Пусть он утром мочу соберет.

– Я зайду, напомню, – сказала молодуха.