Анонимные Алкоголики - Доктор Боб и славные ветераны

По своей природе довольно застенчивая, она могла все же выйти из себя, и дать отпор, если она считала, что ситуация этого требовала, — рассказывает Смитти. — Я вспоминаю о тех периодах, когда она думала, что программа АА была в опасности. Когда это случалось, мама была готова сражаться с любым за те принципы, которые она считала правильными. Я видел также, как она буквально выходила из себя, когда нужно было защищать папу или меня лично».

Но воспоминания родственников о последних годах перед АА, естественно, были мрачными. По мере того, как росли дети, от Смитов начали отворачиваться друзья. Смиты не могли принимать приглашений, потому что Боб наверняка бы напился и устроил скандал. Анна, для которой гостеприимство было второй натурой, не рисковала приглашать гостей к себе по той же самой причине.

Алкоголизм доктора Боба становился все более и более заметным для детей, по мере того, как они взрослели. Он начал давать им обещания бросить пить, так же как обещал Анне и немногим оставшимся друзьям. «Обещания, — говорил он, — которые очень редко удерживали меня трезвым даже в течение дня, хотя я был абсолютно искренен, когда давал их».

Ранние воспоминания Смитти о пьянстве отца, по записям Билла Уилсона в 1954 году, через несколько лет после смерти доктора Боба, были в основном о том, какой эффект они производили на мать:

«Она боролась как могла, и очень сильно переживала, когда папа начинал куролесить и не приходил домой. Я думаю, мне было тогда лет 13 или 14, не больше. Но определенно недостаточно, чтобы водить машину, и я не мог поехать на его розыски.

Мама снова и снова пыталась добиться от него обещаний. И он всегда обещал бросить пить. Он говорил, что он никогда в жизни больше не прикоснется к выпивке.

Я помню, один раз она дошла до такой безысходности, что позвала меня наверх и сказала: “Сейчас я выпью виски, и когда он придет домой сегодня вечером, скажи ему, что я пьяная”. Она выпила, и попыталась действовать, словно она пьяна. Это закончилось довольно шумной разборкой, но не достигло цели. Я думаю, он не поверил в то, что она напилась. Ему было стыдно за сцену, которую она устроила. Но вы можете представить, в каком она была отчаянии, что попыталась показать ему, что он делал с собой. Я не думаю, чтобы она хоть раз выпивала до этого или после.

Был 1933 год, и времена были ужасно тяжелые, — продолжает Смитти, — не только для папы, но для всех. Акрон был узкоотраслевым городом, и когда торговля шинами не шла, все остальное тоже шло на спад. У нас была вторая машина, но не хватало денег, чтобы ее зарегистрировать. Только мораторий на выплату кредитов за недвижимость спас наш дом. И нам пришлось съесть достаточно картофельного супа, чтобы продержаться на плаву в это время.

У папы почти не осталось практики. Он либо прятался, либо находился дома, неспособный что‑либо делать. Мама лгала его родителям, и то же самое делала Лили, его секретарша.

Он очень редко садился за руль, когда выпивал, — рассказывает Смитти. — У него были знакомые парни из центрального гаража, приученные привозить его домой.

Мама пыталась обыскививать его, когда он возвращался. Она пыталась удержать его в форме до следующего утра. Но у папы имелись способы это обходить. Зимой он носил толстые шоферские рукавицы, ведь обогреватели в машинах тогда были очень плохие. Он прятал пол–пинты медицинского спирта в одну из рукавиц, и закидывал ее на солнечную летнюю террасу на втором этаже».

После того, как мама его обыскивала, он шел наверх и выпивал. Когда он спускался вниз снова, становилось ясно, что он пил. Она так никогда и не узнала, как ему это удавалось».

В арсенале доктора Боба было много способов прятать спиртное. Как и многие другие алкоголики до и после него, он был специалистом по добыче и сохранению своих запасов.

«Если моя жена собиралась пойти куда‑нибудь вечером, я в ее отсутствие обычно делал большие запасы спиртного, тайно проносил бутылки домой и прятал их в угольном ящике, в желобе для грязного белья, над дверными косяками, на балках в погребе и в трещинах обшивки, — рассказывал доктор Боб. — Я использовал старые сундуки и чемоданы, старый мусорный бачок и даже ящик для золы.

Дом № 855 по авеню Ардмор выглядел вполне респектабельно. На задворках были сделаны хитрые тайники для припрятывания бутылок.

Бачок в туалете я никогда не использовал, поскольку это было слишком примитивно. Позже я узнал, что моя жена часто в него заглядывала».

Боб также попросил своего бутлеггера прятать выпивку у черного входа, где он мог добраться до нее, когда ему было удобно.

«Иногда я приносил спиртное в карманах, — говорил он. — Я также разливал выпивку по “мерзавчикам” (бутылочкам по 120 граммов) и засовывал их в носки. Это успешно проходило до тех пор, пока мы с женой не посмотрели “Буксир Аннушка” (где Уоллес проделывал точно такой же трюк, чтобы обмануть Марию Дресслер), после чего эта носочная контрабанда накрылась».

Когда в начале 1933 года пиво стало легальным, доктор Боб решил, что это поможет ему найти удовлетворяющее всех решение, и что ему не придется в действительности бросать пить. «Пиво не принесет вреда, — говорил он, — никто никогда еще не напивался пивом».

Возможно, Боб имел сверхъестественный дар убеждения. Возможно, Анна была в состоянии такого отчаяния, что готова была попробовать что угодно. Так или иначе, именно с ее разрешения, он заполнил весь погреб пивом.

«Прошло совсем немного времени, и я уже выпивал по полтора ящика в день. Я прибавил в весе четырнадцать килограммов за два месяца, стал похож на свинью и задыхался от одышки. Затем в голову мне пришла мысль — коль скоро от человека пахнет пивом, никто не догадается, выпил ли он что‑нибудь еще. Я начал доливать в пиво кое‑что покрепче. Результат, разумеется, оказался плачевным, этим и закончился пивной эксперимент» — рассказывает доктор Боб.

В 1934 году, в разгар этого пивного периода, Смитти ездил вместе с отцом в Вермонт, навестить мать Доктора Боба и старых друзей. «Мне было 16 лет, — вспоминает Смитти, — и мне пришлось вести машину почти всю дорогу, потому что отец все время пил. Я помню, он опасался, что в Вермонте все еще может быть сухой закон, поэтому мы загрузили кучу ящиков пива на границе штата Нью–Йорк. Затем мы обнаружили, что и Вермонт не был “сухим”».

Сью была примерно в том же возрасте, в старших классах, когда столкнулась с первыми признаками проблем с алкоголем у отца. «Я вспоминаю маму, которая беспокоилась, где он, или придумывала оправдания, — говорила она Биллу Уилсону в 1954 году. — Меня очень задевало, что когда мои друзья приходили к нам домой, папа становился раздражительным, и я не могла понять почему. В конце концов я спросила маму, и она рассказала мне. Он никогда не был злым, но когда мы с друзьями находились внизу, он раздражался, потому что мы мешали ему добраться до его запасов в погребе. Мои друзья считали, что мы его раздражаем.