Мария Гудаваж - Доктор Пес [Как наши лучшие друзья становятся нашими врачами] [litres]

Ему хотелось точно так же лишь пробегать взглядом по лицам покойников, а не смотреть на них, но они как будто навеки отпечатывались у него в мозгу. Стоило ему закрыть глаза, и они вставали перед ним.

Стив не мог дождаться момента, когда их отправят домой, и все это останется в прошлом.

Но лица в его воображении не признавали международных границ. Они так впечатались в память, что вернулись со Стивом домой после отставки. У себя в Уилмингтоне, в Северной Каролине, он спал всего по 2–3 часа за ночь. Во сне у него перед глазами заново вставали картины ужасов, которых он навидался за прошлые 7 месяцев. Иногда в его сновидения врывался живой стрелок и будил его. Пробуждение приносило облегчение. Он не хотел снова засыпать.

Прошел год. Два. Три.

Стив постоянно ощущал гнетущую усталость. Сильно раздражался. Ссорился с женой, отдалился от детей. Жена говорила детям: «Будьте осторожнее, еще неизвестно, в каком настроении папа сегодня проснулся». Он чувствовал себя ужасно оттого, что это была правда, но одновременно и злился на них.

Стив не мог понять, почему все время испытывает злость. Это было совсем на него не похоже. Он говорил жене, что хочет избавиться от злых чувств, снова стать таким, как раньше. Она пыталась ему объяснить, что война его изменила и что, по ее мнению, у него посттравматическое стрессовое расстройство.

Но Стив был уверен, что у него нет этого синдрома. Он не проходил через то, что повидали бедняги, оказавшиеся в конце концов у него на столе. Он просто делал работу далеко за линией фронта. К тому же, после первого контракта в Ираке в 2003 году все у него было в порядке. Жена напомнила Стиву, что тогда он занимался обычной логистикой, а не переписывал трупы.

Только в 2011 году в госпитале для ветеранов Стиву, наконец, диагностировали посттравматический синдром. Он оказался в числе 11 и 20 % военнослужащих, участвовавших в первой и второй военных операциях в Ираке, получивших такой диагноз. (Среди участников войны во Вьетнаме это число еще выше – 30 %).

Хотя Стив и понимал, что он тут не одинок, ему не хотелось в этом себе признаваться. Ведь до сих пор он как-то умудрялся скрывать свою болезнь даже от себя самого.

Прошло два года, пока он признал, что диагноз ему поставили верный. Он писал заметку о посттравматическом синдроме на уроке английского и, пока его пальцы бегали по клавишам, внезапно осознал, что рассказывает о себе. Он вернулся в госпиталь для ветеранов, где ему выписали лекарство и назначили психологическое консультирование. Ни то, ни другое не помогало. Консультации ему совсем не нравились, а лекарства лишали последних сил.

Какое-то время он принимал сразу восемь препаратов.

– Такое чувство, что меня вот-вот залечат до смерти, – говорил Стив. – Я ощущаю себя зомби.

В одну бессонную ночь (а к тому времени он почти совсем перестал спать), Стив взялся искать в Интернете организации, предоставляющие служебных собак ветеранам с подобными заболеваниями. Он не представлял, чем собака может ему помочь. Как она поймет, что ему снится кошмар или что подступает тревога? Это казалось невозможным. Но дальше так жить он тоже не мог.

Прошло три года. Стиву снится кошмар. Заметить это сложно: он просто шевелится и ворочается во сне, словно пытаясь устроиться поудобней. Но Сайлер, его пес, каким-то образом понимает, что происходит. Золотистый ретривер встает со своей лежанки и ставит передние лапы на кровать хозяина. Тычется носом ему в лицо.

Стив не просыпается, и пес толкает его еще несколько раз. Лижет щеку. Стив открывает глаза. Он видит Сайлера и понимает, что находится не в морге и не на дороге, утыканной минами. Он рядом с женой в их удобном доме, со своим псом, который внимательно на него смотрит, виляя хвостом. Стив чешет собаку за ухом и постепенно возвращается к реальности. Говорит, что Сайлер хороший мальчик. Когда хозяин успокаивается, пес укладывается обратно на свою лежанку. Стив кладет руку ему на голову и снова засыпает.

Сайлер специально обучен будить Стива, если у того начинаются кошмары. Интенсивная дрессировка заняла несколько месяцев и проводилась с помощью волонтеров, которые делали вид, что им снится кошмар, сначала, пока пес бодрствовал, потом вскоре после того, как засыпал, и, наконец, когда спал уже долго.

Познакомившись со Стивом, Сайлер понял, что просто ткнуть его носом бывает недостаточно, чтобы разбудить. Собака не дает своему хозяину лежать спокойно: она может запрыгнуть на кровать и улечься с ним рядом, толкать его всеми четырьмя лапами, пока мужчина не проснется. Никто не учил его этому. Сайлер сам сообразил, что надо делать.

Бывают такие ночи, когда Стив даже не пытается заснуть у себя в постели. В такие моменты ему лучше находиться рядом с Сайлером. С женой и 40-килограммовым псом в постели становится тесновато, поэтому Стив предпочитает укладываться рядом с собакой на полу. Так ему становится спокойнее, и он легче засыпает, хоть лежать на полу и не очень удобно. Если заснуть все равно не удается, то мужчина идет в другую комнату поработать или посмотреть телевизор, и пес, как тень, следует за ним.

Стив принимает только два лекарства. Благодаря Сайлеру остальные стали ему не нужны.

– Этот пес – мое лучшее лекарство.

Как правило, Сайлер ходит со Стивом и на работу. Там он спит у хозяина под столом. Если чувствует, что Стив начинает разражаться или мрачнеет, то просыпается и кладет голову ему на колени, или садится, привалившись к нему. Казалось бы, что может быть проще, но это в корне меняет ситуацию. Злость испаряется. Наш ветеран снова может дышать.

Нет никаких сомнений, что психиатрические служебные собаки помогают людям с посттравматическим синдромом справиться с последствиями ужасов, пережитых на войне. Известно множество историй о том, как собаки спасают хозяев от депрессии, тревожности, раздражительности, перепадов настроения, проблем со сном и отсутствием мотивации, преследующих многих ветеранов с подобными нарушениями.

До последнего времени эти истории никак не были подкреплены научно. Однако подталкивали отчаявшихся людей обращаться за предоставлением служебных собак. В результате сформировалась потребность эмпирически доказать, что специально обученные собаки могут оказывать клинически видимый эффект на состояние ветеранов, и на основании этого решить, как их лучше использовать.

Почему же людям потребовались доказательства? Дело в том, что Департамент по делам ветеранов покрывает часть расходов на служебных собак для бывших военных, у которых инвалидность ограничивает физическую подвижность, и те таким образом получают возможность жить более-менее самостоятельно. Но в таком случае почему бы не финансировать предоставление собак ветеранам с психическими проблемами?