Иван Гончаренко - Собачья служба. Истории израильского военного кинолога

— Странно. Если солдат из спецподразделения боится встречи с местными хулиганами, то как он вообще мог воевать?

Наверное, в этом вопросе емко выражена довольно существенная разница между ЦАХАЛ и другими армиями мира. В большинстве армий стараются достичь победы, невзирая ни на что, любой ценой. Как поется в популярной песне на слова Булата Окуджавы: «Мы за ценой не постоим». Цель же военнослужащих ЦАХАЛ — провести максимально организованную операцию, в которой безопасность и жизнь солдата превыше всего.

Армия ценит солдата как ребенка, который обязан вернуться домой живым. Если выбор стоит между поимкой террориста сегодня, обрекающей на риск «детей», или переносом операции на более благоприятное время для сохранения жизни солдат, то выбор, безусловно, падет на второй вариант. Израильские солдаты знают, что они защищены, что ими дорожат. Это проявляется во всем — начиная с обеспечения личным качественным спецснаряжением и заканчивая четкой организацией любой операции, когда десятки и сотни бойцов из разных подразделений синхронно выдвигаются, чтобы нейтрализовать иногда всего лишь нескольких террористов.

Израильская армия не готовит суперменов. Солдат не учат перестать чувствовать боль, есть полевых животных, справляться с любыми трудностями. Ее основная цель, как говорил наш полковник, — чтобы все дети вернулись целыми и невредимыми домой после трех лет службы. А для этого нужно так подготовить офицерский состав к разработке и проведению военных операций, чтобы, несмотря на войну, ребята могли уйти на гражданку такими же, какими пришли, без физических и психологических увечий, депрессий и нервных срывов. Пусть остаются живыми и здоровыми!

В 2010 году так называемая Флотилия свободы с «Активистами за мир» пыталась прорвать израильскую блокаду сектора Газа. Израильский морской спецназ «Флотилия 13» был высажен на турецкий корабль «Мави Мармара». В тот же момент «активисты» набросились на солдат с ножами и металлическими прутьями. Позже турецкое телевидение показало видео с ранеными израильскими спецназовцами. У некоторых в глазах из-за физической боли стояли слезы. Турецкое правительство, показывая эти кадры, пыталось ударить по гордости израильтян, унизить перед всем миром, мол, смотрите: израильские спецназовцы плачут как дети.

Эти кадры породили волны негодования в Израиле. Израильтяне были в ярости, увидев слезы своих детей. Все требовали ответа на вопрос: «Как смело руководство ЦАХАЛ отправить спецназ на такую операцию, не позаботившись о безопасности солдат?» Никто и не думал винить ребят за их слезы, потому что никто у нас не видит в них сверхлюдей и для всех израильтян они лишь дети, которые честно защищают свою родину.

Такой подход может показаться многим странным, не уверен, что он может подойти другим армиям. Но мне кажется, что именно благодаря подобной философии израильское общество продолжает верить армии, посылает служить своих детей, не боится, что их превратят в безвольных роботов или пушечное мясо.

Степень доверия общества к армии очень точно выразила моя мама, ожидая моего семнадцатилетнего брата из ночного клуба: «Скорее бы он уже пошел в армию. Я хоть меньше за него буду переживать». Мы посмеялись. Но это именно то доверие, которого заслуживает армия, заботящаяся о каждом парне или девушке как о своем родном ребенке, а не пытающаяся создать сверхчеловека.

Практически сразу, в первый же месяц службы в армии, мы осознали некую истину, ее можно сформулировать так: «Не говори, что ты дома, пока тебя там нет». Даже за несколько минут до отъезда домой на шаббат мог поступить приказ — и все мечты о домашнем уюте, вкусном ужине, который так замечательно готовит мама, рушились. И вместо вкусной домашней еды и уюта — автомат в руках, марш-бросок или шамнаш.

В армии самое тяжелое — неизвестность. С непривычки такое состояние очень выматывает. Ведь на гражданке практически каждый является абсолютным хозяином своим поступкам и времени. Все распланировано, известно, что будет через час, через день, на следующей неделе или в будущем месяце. В армии, особенно в период подготовки, длящийся год и два месяца, когда ты еще не стал полноценным бойцом подразделения, все иначе. Мы совершенно не знали, как сложится любой наш день. Начиная с подъема нам каждые два часа сообщали, что мы будем делать дальше. Есть даже такое понятие, особенно актуальное в спецподразделениях, — арафель маслюль, что означает «туман подготовки». Это был своего рода психологический тренинг, призванный выработать у нас определенную устойчивость к резкому изменению привычного хода вещей. Чтобы, например, команда «Через два часа подготовиться к марш-броску!» воспринималась нами более спокойно и не так драматично.

В армии невольно начинаешь верить в приметы. Да и как не верить, если они часто сбывались! Например, я и мой товарищ Села, о котором я упоминал ранее, любили песню известного израильского певца Эяля Голана. В песне была строчка: «Махар ани ба байт — завтра я буду дома». Мы заметили, что если петь эту строчку в четверг, когда остается всего день до поездки домой, готовя свою мадей алеф — выходную форму, то все пройдет нормально и шаббат проведешь дома. Но однажды мы затянули «Махар ани ба байт» загодя, во вторник, просто перед сном пропели любимую строчку. В этот шаббат , как назло, оба остались на базе. Высшие силы шуток не понимают и жестко наказывают за попытки вмешаться в их планы. Ну прямо как наши командиры. Сказал (пропел), что завтра идешь домой? Ну-ну, попробуй, а мы поглядим! Поэтому вокалом мы отныне занимались только по четвергам и стали более уважительно относиться к приметам.

Первые полгода службы наше маленькое, но уже родное подразделение из 38 человек каждый четверг вечером собиралось в одной из больших палаток и рассаживалось на раскладушках, стоящих буквой «П», для подведения итогов недели. Входил наш офицер Лютан, солдаты вскакивали, вытягивались по стойке «смирно». Потом все садились и надевали зеленые береты. На тот момент до красных мы еще не дослужились, и предстояло прослужить еще довольно долго! По правую и левую руку от Лютана садились командиры-сержанты. Лица у всех предельно серьезны. Ведь сейчас каждый из нас узнает, будет он проводить шаббат дома или на базе.

Конечно, самые отъявленные «грешники» заранее знали свой приговор — те, кто забыл в палатке оружие, уходя на обед, проспал подъем, хуже всех бегал или на шамнаше в его магазине не досчитались нескольких патронов. На протяжении недели, во время шамнаша , иногда наш сержант Рабин в автомате солдата обнаруживал грязь. Он бережно соскребал ее пальцем и этой грязью выводил на руке солдата слово шаббат — на иврите оно состоит из трех букв. Написал? Солдат домой не попадал. Не хватило грязи? Повезло! Рассказывали, что раньше слово шаббат сержанты писали на лбу солдата, но руководство это запретило, сочтя неприемлемым. «В общем, в хорошие времена мы начали служить. Спокойствие да благодать», — говорил я сам себе во время одного из шамнашей, с каской на голове, уставший после дня тренировок, наблюдая, как Рабин пишет слово шаббат на руке Зоара. Но и остальные о том, где они будут в субботу, имели пока самые смутные представления, ведь небольшие провинности имели все. Кроме того, у нас была в подразделении тетрадь Махберет Факим, куда мы собственноручно записывали свои грехи. Записать свой проступок было во всех отношениях проще, чем трусливо скрыть его. Ведь если офицер замечал нарушение, а в твоей личной записи в тетрадке покаянных признаний не было, то долгожданная поездка домой однозначно отменялась. Но это в лучшем случае. Часто за уличение во лжи — а недонос на самого себя у нас квалифицировался именно как вранье — такого вояку просто выгоняли из подразделения. Во время этого судилища я ощущал себя как на поле боя среди рвущихся снарядов и свистящих пуль, где мы то и дело получали ранения.