Джон Грогэн - Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире

Когда один из моих бывших коллег упомянул, что газете Philadelphia Inquirer требуется ведущий рубрики, я ухватился за эту возможность, не раздумывая ни секунды. Такое место получить чертовски трудно даже в маленькой газете: когда появляется вакансия, на нее сразу же назначается кто-то из сотрудников. Перо доверяют ветеранам, которые уже зарекомендовали себя хорошими журналистами. У Inquirer была прекрасная репутация, за последние годы издание получило семнадцать престижных Пулитцеровских премий в области журналистики и считалось одной из лучших газет в стране. Я был ее поклонником и вот теперь получил приглашение на собеседование. Чтобы работать здесь, мне даже не нужно было переселяться: офис находился в сорока пяти минутах езды от Пенсильванской федеральной трассы – вполне приемлемое расстояние. Я не очень-то верю в чудеса, но все это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой, словно вмешалось само провидение.

В ноябре 2002 года я сменил свою рабочую одежду садовника на аккредитацию журналиста Philadelphia Inquirer. Может статься, это был лучший день в моей жизни. Я оказался там, где мне и следовало быть: в редакции газеты.

Я проработал на новом месте всего несколько месяцев, когда на Филадельфию обрушился первый в 2003 году сильный буран. Снегопад начался еще в воскресенье вечером, а к тому времени, как на следующий день небо прояснилось, на земле лежали сугробы высотой около 60 сантиметров. Пока местные власти расчищали дороги, дети три дня не ходили в школу, а я посылал свои материалы из дома. Я одолжил у соседа снегоуборщик, расчистил подъездную дорожку, а заодно прокопал узкий проход к входной двери. Зная, что Марли вряд ли сможет выбраться в сад по снежным заносам, не говоря уже о том, чтобы преодолеть глубокие сугробы по пути, я расчистил ему пятачок, его собственную «секретную комнатку», как назвали ее дети. В действительности это была небольшая площадка возле главной дорожки, на которой он мог делать свои дела. Правда, когда я позвал его на улицу, чтобы опробовать его новые удобства, он долго стоял в дверном проеме и недоверчиво принюхивался к снегу. У него были довольно специфические представления о подходящем месте, где можно было справить естественные потребности, и моя площадка явно не отвечала его требованиям. Он уже занес лапу, чтобы собраться помочиться, но вдруг что-то остановило его. Писать прямо здесь? Под окном? Ты что, шутишь?! Он повернулся, с огромным трудом одолел скользкие ступеньки и скрылся в доме.

В тот вечер я снова вывел его на прогулку после ужина, и на этот раз Марли было невтерпеж. Ему нужно было на улицу. Он нервно прохаживался по расчищенному проходу и по «секретной комнатке», потом выходил на подъездную дорожку, стучал когтями по мерзлой земле и нюхал снег. Нет, так не пойдет. Я даже не успел остановить его, как он вскарабкался на снеговую насыпь, образовавшуюся после работы снегоуборщика, и побежал через весь сад к заснеженным елям, которые стояли метрах в пятнадцати от нас. Я не верил собственным глазам: мой больной артритом пес отважился на переход через Альпы! Через каждые пару шагов его зад утопал, а лапы проваливались в снег. Несколько секунд он лежал на животе, потом снова поднимался и продолжал борьбу. Он медленно, с большим трудом пробирался через глубокие сугробы, используя мускулы своих все еще сильных плеч. Я стоял в оцепенении на подъездной дорожке, прикидывая, как буду его спасать, если он вдруг застрянет и не сможет вылезти самостоятельно. Но пес продвигался все дальше и дальше и наконец добрался до ближайшей ели. Неожиданно меня осенило, зачем он проделал этот путь. У Марли был план, причем, надо признать, гениальный. Под густыми ветвями снега было совсем немного. Крона дерева послужила навесом, и, как только Марли оказался под ним, он мог свободно передвигаться и приседать, где ему нравится. Он привычно закружил, обнюхал все вокруг и порылся в снегу, стараясь отыскать подходящее место. Однако, к моему большому удивлению, он побежал к соседнему дереву. Первое место казалось мне просто идеальным, но оно явно не отвечало высоким стандартам Марли.

С трудом он добрался до следующего дерева, но после некоторого количества кругов решил, что здесь тоже плохо. Он убегал к третьему дереву, потом к четвертому и к пятому, каждый раз все больше удаляясь от подъездной дорожки. Я звал его, хотя понимал, что пес не слышит меня.

– Марли, ты увязнешь там, кретин! – кричал я.

Но Марли настойчиво двигался к своей цели. Наконец он добрался до последнего дерева на нашем участке – это была огромная ель с густыми ветвями. Здесь дети обычно ждали школьный автобус. Там он и нашел клочок мерзлой земли, который так упорно искал, – свой личный, чуть припорошенный снегом. Он сделал несколько кругов и со стоном присел на свои старые, измученные, разрушенные артритом лапы. Там он наконец облегчился. Ура!

Завершив свою миссию, Марли пустился в обратный долгий путь домой. Я махал руками и хлопал в ладоши, чтобы поддержать его.

– Только не останавливайся, малыш! – кричал я.

Увы, в трех метрах от подъездной дорожки Марли обессилел. Он выдохся и, понуро упав на снег, тревожно посмотрел на меня. Как быть, хозяин? Я понятия не имел. Я мог пробраться к нему по сугробам, но что дальше? Он был слишком неподъемным, чтобы перенести его на руках. Еще несколько минут я стоял на месте, подзывая его, но Марли не двигался.

– Держись, – сказал я. – Я надену ботинки и вернусь за тобой.

Мне пришла мысль: можно уложить его на санки и отвезти домой. Едва пес увидел меня с санками, он преобразился. Марли вскочил, словно его подзарядили. Единственное, что могло вызвать такой шквал эмоций, – это воспоминание о нашем незадачливом катании на санках и падение с высокого обрыва на берег ручья. Ну конечно, ему хотелось снова пережить это! Он рванулся ко мне, словно лев из болота. Пока он пробирался, я двигался навстречу, протаптывая для него тропу. В конце концов мы вместе выбрались из сугробов и вышли на подъездную дорожку. Настроенный игриво и самонадеянно, Марли отряхнулся, прошелся хвостом по моим коленям и встал на задние лапы. Его бравада напоминала хвастливого путешественника, который только что вернулся из утомительного странствия по диким просторам. Даже не представлял, что он способен на такое.

На следующее утро я расчистил узкую дорожку, ведущую к дальней ели на краю нашего участка, и Марли утвердил это место в качестве своего туалета на зимний период. Кризис миновал, но один вопрос по-прежнему не давал мне покоя (как бы печально это ни было): сколько еще это будет продолжаться? Когда же боль и унизительная немощь старости окончательно сломят моего пса?