Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы

Виктор поднялся с земли, тряхнул головой, проверяя — не сон ли это, и огляделся. К нему подбежала Лена, обняла, сказала:

— Я вызвала милицию. Они сейчас едут. Погоди, у тебя на лице кровь…

Впрочем, крови около гаража хватало. Первый нападающий просто плавал в луже крови из разорванного горла. Второй, стоял на коленях, зажав лицо руками. Сквозь пальцы сочилась кровь на землю. Третий сидел на земле и истошно орал, тщетно пытаясь левой рукой оторвать от себя собаку. Джону тоже было плохо, из раны в боку тонкой струйкой текла кровь.

— Уберите собаку, — прокричал третий бандит. — Мы больше не будем.

И можно было в это верить. Лена сорвала косынку с головы и попыталась перевязать Джона, но он лежал неудобно. Пока Виктор пытался освободить третьего бандита от захвата Джона, подъехала милиция, а за ней «скорая».

— Ванечка, потерпи. Потерпи, маленький, — плакала Лена, прижимая окровавленную косынку к боку собаки. Глаза у Джона стекленели, тело расслабилось, но челюсти остались сомкнутыми.

Третьего бандита от зубов собаки освобождали в больнице. Так погиб Джон Эрхард Копани, став жертвой перестроечных отношений. Он был преданным другом и смелым бойцом.

Мария Васильевна была одинока и от этого глубоко несчастна. Не будем выяснять, кто виноват и по какой причине на склоне лет она осталась одна в однокомнатной приватизированной квартире. Мария Васильевна никогда не улыбалась. По крайней мере, соседи этого не видели. Характер у нее был бескомпромиссный и тяжелый. Даже наитерпеливейшая Ульяна Никитична с девятого этажа, из 117-й квартиры, которую все жильцы многоэтажного и многоподъездного дома уважали за сердечность, не всегда могла ее терпеть.

Если Мария Васильевна с Ульяной Никитичной были в размолвке, а это бывало нередко, и в это время лифт вдруг не работал, что бывало тоже нередко, Мария Васильевна с удовольствием наблюдала с высоты своего третьего этажа, как Ульяна Никитична, опираясь на клюку, стояла у подъезда, набираясь духу перед восхождением на девятый этаж, и тихо злорадствовала, твердя шепотом, как заклинание: «Так тебе и надо! Так тебе и надо!»

В этот день Мария Васильевна с утра была взвинчена до предела. Спала плохо. А тут еще кран на кухне потек. В ЖЭУ слесаря обещали только после обеда. Причем сказали, что слесарь платный.

— Сколько платить?

— По договоренности.

Выдала им Мария Васильевна и про договоренность, и про платную демократию, и про все на свете. А что, скажете, она не права? Права на все сто процентов. Даже на все двести! И выдала бы еще, да в ЖЭУ слушать не стали, бросили трубку.

— Ах, так! Ну, я вам сейчас…

Мария Васильевна набросила куртку (с утра было пасмурно), и пошла в ЖЭУ, на ходу распаляя себя. Во дворе встретила Ульяну Никитичну и, ожидая ее поддержки, рассказала о своем намерении относительно бюрократов-демократов. И что вы думаете? Вместо того, чтобы пойти вместе и задать этим ожиревшим, наглым, Ульяна Никитична еще отговаривать стала:

— Ну, чего ты кипятишься? Откуда в тебе столько злости?

— Да пошла ты…

И послала ее Мария Васильевна. Нехорошо послала. Далеко. И еще больше обозлилась! «Ну, гады…» — Перешла дорогу, тут к ней собачонка прицепилась — рыжая, шерсть короткая, а морда приплюснутая, словно кирпичом ударенная. Подбежала, в глаза заглядывает. Потерялась, что ли…

— Пошла вон! — взвизгнула Мария Васильевна. Не любит она попрошаек. Собак тем более. Развели, понимаешь, демократический зверинец. Пройти нельзя.

— Пошла-а! — замахнулась Мария Васильевна на полном серьезе. Собачонка испугалась, рванулась назад на дорогу и попала под машину.

— Шофер — раззява! Куда смотришь, гад! Все гады, начиная с президента!

Еще пуще распалилась Мария Васильевна. Плюнула в сердцах и хотела продолжить свой путь. Надо же добраться до клятого ЖЭУ. Оглянулась на собачонку, та голову подняла, язык высунула, подняться хочет, а видать — не может. Что-то с задними лапами… Передними скребет по асфальту. И смотрит на Марию Васильевну виновато.

— Ах ты ж, боже мой! Ползи сюда! Сейчас еще какой раздолбай поедет — додавит!

Собака и ползти не может. Только передними лапами скребет и слюну глотает. А слюна катится, катится…

Выскочила Мария Васильевна на дорогу. Чуть «Жигуленка» не сшибла. Едет, понимаешь, зенки залил, не смотрит. Подбежала к собаке, подняла на руки, а та:

— Ма-а! — сказала. Честное слово.

— Ма-а! — и лизнула в щеку.

Ах ты! Развернулась Мария Васильевна от ЖЭУ да домой. Как влетела на третий этаж, не помнит. Положила собаку на коврик и так ей ее жалко стало… Так жалко! А та все слюну глотает и стонет. Как человек. Тяжко так:

— У-ух! У-ух!

Чем помочь? Что делать?

Достала из холодильника Мария Васильевна пакет с молоком, разорвала его, налила в миску. Подвинула к морде. Не пьет! Видать, совсем плохо…

Выскочила Мария Васильевна на лестничную площадку. Ульяна Никитична со своей клюкой этажи приступом берет.

— Что случилось? — спрашивает.

— Подь ты… — в сердцах воскликнула Мария Васильевна и вдруг вспомнила, рассказывала Ульяна Никитична, что сорок лет зоотехником проработала в колхозе. Это сын ее в город перетащил, а сам в тюрьму за пьяную драку сел. Непутевый!

— Ульяна, зайди! Собака тут у меня…

— Щеночка купила?

— Дура! Ох, дура! На кой мне щенок, сама хуже зверя.

— Это точно. Злобы у тебя на весь белый свет…

— Ты меня еще учить?! — задохнулась Мария Васильевна и хотела выдать, да вспомнила, зачем звала. — Зайди, глянь, прошу…

— Иду-иду! — шарашится Ульяна Никитична со своей клюкой. Одна нога у нее с детства короче…

— Быстрее можешь? — не выдержала Мария Васильевна.

— Да иду-иду! Тьфу! Черепаха!

— Что с собакой? — клюку Ульяна Никитична к стене прислонила, наклонилась, затем совсем на пол села.

— Машина сбила. Летят, как оглашенные, ни хрена на дорогу не смотрят. Да и эта… — кивнула Мария Васильевна на собаку. — Лезет ко всем, как падла… — завелась, а потом вспомнила — это же она собаку шуганула. — Посмотри, Ульяна, может, вылечить можно?

— Подержи за голову, чтобы не укусила, — Ульяна Никитична осторожно дотронулась до задних лап собаки. — Лежи, милая. Лежи, хорошая…

Мария Васильевна тоже на пол села. Придвинулась. Собака свою уродливую морду не к Ульяне Никитичне, к ней повернула и руку лизнула, слюнявя.

— Подь ты вся… — ругнулась Мария Васильевна.

— На кого ты? — не поняла Ульяна Никитична, а сама лапу заднюю собачью тихонечко поднимает.

Не стала отвечать Мария Васильевна. Пусть делом занимается. А собака вдруг ка-ак вздрогнет и взвизгнула тонко.

— Осторожней не можешь?! — вскрикнула Мария Васильевна.