Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы

Сосед, потоптавшись около клеток и, не заметив проломленного пола, ушел. Проводив его взглядом, Найда помчалась домой. И когда она пробегала мимо последней клетки, что-то, щелкнув, схватило ее за лапу. Боль была такая сильная, что не будь у собаки в пасти кролика, она бы закричала. Но даже эта боль не заставила ее бросить добычу. Собака рванулась что было силы и, таща на лапе защелкнутый капкан с обрывком веревки, захромала к дому.

Она зашла во двор, положила задушенного кролика и тихонько взвизгнула, подзывая щенков. Но никто не ответил. И тогда, заподозрив неладное, не обращая внимания на боль, она бросилась на поиски. Обшарила весь двор — щенков не было. Найде очень мешал капкан, она вцепилась в него зубами, стараясь сорвать, но зубы только скользили по железу. Хромая, она обошла улицу, вернулась во двор, села посредине его и завыла.

Выла она до тех пор, пока не вышла из дома бабка, не сняла с ее лапы капкан и не подобрала кролика, которого потом сварила для себя и хозяйки.

Второй год грохотала война. Напуганные прошлогодней голодной зимовкой, люди запасали картофель, овощи… Старались заложить в погреба, засолить как можно больше, чтобы хватило до нового урожая. Людям было не до собак.

Конечно, и собаки замечали резкие изменения, происходившие на их глазах: еды стало меньше, мужчин в деревне совсем не увидишь, женщины легко раздражались. Собак никто не привязывал, они были предоставлены самим себе и шлялись по деревне, пугая прохожих. Правда, ночью они забирались в свои родные дворы и кое-как несли караульную службу.

Чем ближе к охотничьему сезону, тем чаще к хозяйке стали приходить разные люди, зачастую из отдаленных деревень. Обычно они приходили во двор к полудню, долго рассматривали собаку, даже щупали ее, заглядывали в пасть. Это были в основном старики с жесткими негнущимися ладонями, но запахи исходили от них волнующие. Осмотрев собаку, они заходили в дом, о чем-то спрашивали бабку, которая вдруг становилась сердитой и ворчливой, потом садились на крыльцо или на лавочку у ворот и ждали хозяйку. Собака располагалась неподалеку, потому что знала — ее обязательно будут кормить. Люди подзывали ее, гладили, доставали из-за пазухи узелочки и бросали на землю хлеб, а иногда и куски вареного мяса. Некоторые пытались надеть при этом ошейник, некоторые старались выманить за деревню, но на таких людей собака не стеснялась иной раз и оскалить зубы.

Поздно вечером приходила усталая хозяйка, и эти люди упрашивали ее, что-то обещали, доставали деньги, но она была неумолима, начинала сердиться, кричать и гнала собаку в дом.

Найда была очень осторожна и все-таки однажды сплоховала. Она даже не помнила, приходил этот человек к хозяйке или нет. Ночью, когда калитка и ворота запирались на засов, собака выходила на улицу через дыру в заборе. Так и в этот раз, как только стемнело, она прошлась по двору, проверила, нет ли подозрительных запахов, поднялась на крыльцо, обнюхала дверь — хозяйка с бабкой были дома. Легкой трусцой Найда побежала к своей лазейке. Запах чужого человека она учуяла давно, но он шел с улицы, а мало ли кто по улице ходит? Она безбоязненно просунула голову в дыру в заборе, выбросила передние лапы и тут что-то сдавило ей шею. Собака ничего не видела, дыхание перехватило, и она тяжело упала в дорожную пыль. Человек схватил ее за задние лапы и потащил волоком. Он бросил собаку в телегу, наскоро закрутил лапы веревкой и погнал лошадь за деревню.

Найду мотало, било о жесткие доски, и постепенно петля, стягивающая горло, ослабла. Она рванулась, пытаясь выскочить, но связанные лапы не подчинились, прыжка не получилось, она только с трудом перевалилась через край телеги.

До рассвета Найда пролежала в придорожной канаве, стараясь разгрызть веревки. Наконец ей удалось освободить задние лапы, и она со связанными передними припрыгала домой.

Бабка заохала, развязала и накормила собаку, при этом долго когото ругала, разглядывая веревки, и даже грозила кулаком.

Несколько дней Найда отлеживалась и не выходила на улицу. Но голод вскоре заставил. Она направилась было к своей лазейке, издали обнюхала ее и хотя ничего подозрительного не обнаружила, оскалила на всякий случай зубы, но, постояв немного, повернула к сараю и через огород, кружным путем, вышла на улицу.

Все было по-прежнему: и осенняя слякоть, и тощие собаки и кошки, шныряющие в поисках объедков. Но теперь Найда перестала доверять даже тем дворам, куда раньше забегала без опаски.

Вечером в их доме появился еще один человек. Он резко отличался от всех, кого собака видела раньше. Это был молодой, но уже сердитый мужчина, сытый, чистый, уверенный в себе. И приехал он не на заморенной коняге, а на округлом нервном коньке, который привязанный к забору нетерпеливо перебирал копытами и грыз удила.

Найда, отвыкшая от таких лошадей, подошла поближе, удивленно гавкнула коньку в морду. Обычно лошади, истомленные работой, только мотнут головой и все. Этот же встал на дыбы, рванулся что есть силы, оборвал повод и пошел по улице немного боком, кося бешеным глазом на собаку. И она, вдруг забыв про пустой желудок, бросилась за ним с веселым лаем, дурачась, как давно уже не дурачилась. Она оставила конька далеко за пасекой деда Егора, когда он покрылся белой пеной, и направилась было домой, но омшаник, ровные ряды ульев заставили ее завернуть. Шарик и Букет выскочили навстречу с лаем, но, узнав, завиляли хвостами и стали обнюхивать. Были они изрядно похудевшие, бока ввалились, шерсть клочьями висела на ляжках. Найда вбежала во двор и увидела деда Егора, который с хриплым хеканьем колол дрова. Она подходила даже к нему с недоверием, издали принюхиваясь, но доброжелательно помахивая хвостом.

Дед Егор воткнул топор в бревешко, с трудом разогнулся, держась за поясницу и зашкандылял в старых валенках с обрезанными голенищами к крыльцу. Медленно, осторожно сел на ступеньку. Вздохнул и заговорил усталым, тихим голосом, почесывая собаку за ушами:

— В гости пришла? А может, уже на охоту собралась?

При слове «охота» собака взвизгнула, стараясь лизнуть деда Егора в лицо.

— Но-но! — отшатнулся тот. — Ишь ты, не забываешь?! А я, грешным делом, думал, продали тебя. Ведь сам директор мельницы приезжал за тобой, а? Охотничек, язви его, — дед Егор презрительно сплюнул. — Два мешка муки сеянки предлагал. Да-да. У меня, брат, теперь помощники бабы, так что мне допрежь председателя сельсовета все известно. Кричал директор мельницы, что, мол, все равно ты его будешь. Значит, не уговорил он твою хозяйку. Ну и дай-то Бог. Ведь не нужна ты ему, какой из него охотник… Тьфу! — дед Егор опять сплюнул. — Форс держит, подлец, все лучшее скупает. Намедни ружье бельгийское трехствольное у Хомутовых за мешок муки взял. Теперь тебя сватает. Эхе-хе! Времена… — дед Егор тяжело вздохнул, поднялся с трудом и зашаркал обрезками валенок назад к дровам.