Борис Рябинин - Яранг — Золотой Зуб

Через заднее стекло вагона были хорошо видны блестящие нитки рельсов и большая, похожая на волка, собака, бегущая между ними. Она догоняла трамвай.

Человек со шрамом стоял вполоборота к заднему стеклу и вдруг, вздрогнув, повернул голову и впился глазами в собаку. Неужели он узнал Яранга?

Ненависть, раздражение и беспокойство промелькнули в узких бегающих глазах. Расталкивая пассажиров, он стал быстро проталкиваться вперед, к выходу, а голова нет-нет поворачивалась назад. Пробившись к передней двери и держась за металлический поручень, он размышлял, что ему следует предпринять дальше. Соскочить ли на ходу (но, пожалуй, это будет еще хуже: как раз попадешь в зубы) или, улучив момент, быстро перебраться на ближайшей остановке в другой транспорт. Последнее явно предпочтительнее.

Даже если это не проклятый Яранг, безразлично. Овчарок он терпеть не может. Лучше не попадаться им.

В этот момент поток машин преградил путь собаке. Трамвай успел проскочить, а затем, по сигналу регулировщика, наперерез Ярангу рванулся один автомобиль, другой… Пес заметался, ища лазейки между ними, но прошмыгнуть не удалось. Пришлось терпеть и ждать. А трамвай уходил дальше и дальше и скоро скрылся за углом. Когда Яранг добежал до конца квартала и повернул за угол, его и след простыл.

— Странная выходка, очень странная, — говорил Алексей, выражая собаке всяческое недовольство ее поведением. Ну, в самом деле: осрамил его Яранг, отказавшись слушаться.

Яранг прибежал домой, когда обеспокоенный Алексей уже хотел идти заявлять в милицию. Пес вернулся сам, не забыл дорогу к дому. И теперь, как ни в чем не бывало, помахивал хвостом, поднимая ветер. Но что-то в его поведении было не таким, как всегда. Впрочем, разве и весь он не другой, он, прошедший войну?

Надо было видеть ликование соседских мальчишек, когда они узнали о возвращении Яранга с фронта. Они явились целой толпой и осаждали расспросами.

— Это Яранг? Да? Яранг?

— Яранг вернулся?!

— А его можно погладить? Он не укусит?

«Да, да, да», — без конца повторяла Надя. Ненадолго они утихали, а через минуту начиналось снова:

— А почему у него зуб золотой?

— А ты что, не знаешь: заболел, вот и вставили золотой… Золотой — крепче!

— Ну да! И вовсе не заболел! Его в бою ранили, дядя Алеша рассказывал, отправили в госпиталь, а там ему врач и сделал золотой зуб…

— А он ему не мешает?

— А твоему дедушке не мешает? Он целую челюсть вставил…

— А если еще будет нужно, ему опять вставят?

Ну, беда, просто невозможно ответить всем сразу и невозможно слушать без улыбки. Вот уж истинно почемучки!

— Золотой! Вот здорово! Тетя Надя, покажите!

И Надя в который уже раз открывала пасть Ярангу. Ребята заглядывали и, уважительно качая головами, отходили удовлетворенные. Теперь можно было ожидать, что скоро в городе появится много Ярангов — дворняжек, породистых, безразлично каких. Важно, что — Яранг! (Когда-то, перед войной, чуть ли не все собаки стали Джульбарсами, после того как ребята посмотрели фильм про пограничников «Джульбарс».)

А чего стоила встреча с Апельсином. Да, Апельсинка был жив и, как прежде, такой же чистый, пушистый, такой же охотник понежиться и поспать. Соседи пригрели его, пока отсутствовали хозяева.

Рыжий кот сидел на крыльце, когда инстинкт безошибочно привел овчарку к знакомому дому с палисадником. Завидев собаку, кот взъерошился, зашипел и приготовился драться. Приготовился к атаке и Яранг. Да это же старина Апельсин! Яранг первым узнал приятеля. Но забияка-кот еще долго топорщился недоверчиво и пышкал, если пес слишком уж бесцеремонно начинал обращаться с ним; несколько раз даже выпустил когти и только к концу дня наконец окончательно признал собаку, подошел и, выгнув спину, сам потерся о ее лапы.

Пришел сосед-стоматолог. Из него получился бравый военный! Он только что демобилизовался и еще не успел перейти на гражданскую одежду. С Ярангом они встретились, как старые друзья. Уходя, сосед позвал всех к себе, отдельное приглашение сделал Ярангу:

— Можешь приходить. С частной практикой покончено…

Хорошо дома! С радостно ошалевшей мордой Яранг перебегал с одного места на другое, обнюхивая знакомые предметы. Он же помнит здесь каждую вещь, хотя и отсутствовал столь долго! По-прежнему, как и встарь, висят низенько на стенке, над его законным собачьим местом, собачьи «ордена», как их в шутку называет старший хозяин. Они провисели тут всю войну и оккупацию, их не тронул никто, даже когда дом оставался без присмотра и пустовал. Алексей достал из чемодана сложенную вчетверо бумагу, развернул:

— Боевая характеристика. Отзыв о работе военно-служебной собаки Яранг. — И протянул Наде: — Надо сюда же повесить…

— Под стеклом, — сказала Елена Владимировна.

— Разумеется, под стеклом и в рамке…

Постепенно все успокаивалось, входило в привычную колею. Только Елена Владимировна, хлопоча по хозяйству, взглянет на красавца сержанта (неужто это он, их Алеша, просто не верится!) и опять всплеснет руками:

— Усищи-то, усищи!

— Я их сбрею…

— Да поноси, покрасуйся перед девчатами… Я когда молодой был, — шутит Степан Николаевич, — тоже им спуску не давал…

— Ох, уж мне, «тоже», — задержавшись против него, притворно возмутилась Елена Владимировна. — А как за мной бегал, забыл? И смотреть на тебя не хотела, на красавца такого!

— Я ему дам девчат! — вмешалась Надя. Глаза ее озорно блеснули. И тут же, чтобы скрыть внезапный румянец, она наклонилась к Ярангу.

Сели за стол. Обед, ужин, чай — все сразу.

Яранг рядом — на полу.

— Яранг! Ты не забыл, как это делается? — крикнула Надя и бросила ему тарелку, на которой лежал пирожок.

Пес мгновенно вскочил (ну и быстрота!), поймал тарелку на лету. Сидит и держит, как официант в ресторане.

— Возьми!

Тарелка оказалась на полу (целая!), пирожок исчез в глотке Яранга. Пожалуй, он проделывает это даже лучше, чем прежде.

— Надюша! — укоризненно покачала головой мать. Все такой же сорванец, хоть и пришлось перенести столько.

— Споем? — сорвалась с места Надя.

— Споем.

Вместе с Алексеем они перешли к пианино. Запели. К ним присоединились старшие. Они пели о мужестве, о дружбе, о любви к Родине, о перенесенных испытаниях, которые выдержали с честью, о сердцах бесстрашных и чистых. Обо всем этом, может быть, и не говорилось в песне, но пели они ее именно с такими чувствами. Яранг лежал, положив тяжелую голову на лапы, шевелил бровями. Может, и он думал о том же?

— А эту не забыл? — вспомнила Надя.

И снова ее тонкие пальцы забегали по клавишам. Бравурная маршеобразная мелодия разносится по дому. О, да это же об их преданном друге, об Яранге!