Эрик Найт - Лесси

— Вы в зале суда. Извольте выйти чинно и тихо. Джентльмены, прошу. Перерыв я объявлю своевременно.

Застучал молоток, и все встали, потому что раскатилось вековое судейское: «Слушай!»

Двое ловцов, ворча под нос, медленно шли к дверям. Выйдя наконец в коридор, они кинулись бегом.

— Распроклятая собака! — пропыхтел старший из двух. — Ну, я ей покажу! Дайте мне только…

Но, выскочив во двор, они оторопели. Глядят по сторонам. Вот фургон. Вот место, где Лесси лежала, оглушенная. И, однако, ее здесь нет! Во дворе пусто.

— Ну, Доннел, хорошо, когда на этом не кончатся все чудеса этого распроклятого дня! — пыхтел старший. — Она же, конечно, убилась насмерть — так где же она?

— Перелезла через стену, мистер Фергюссон!

— Шесть футов… И не могла же она не убиться насмерть. Это никакая не собака, Доннел. Это распроклятый вампир.

Они пошли назад, в свою контору в подвале.

— Мистер Фергюссон, вампир — это ведь крылатая тварь?

— Точно, Доннел. Потому я и назвал ее вампиром. Животному нужны крылья, чтоб перебраться через эту стену.

Доннел почесал в затылке.

— Я когда-то, — сказал он, — видел в кино картину про вампиров.

Старший принял строгий вид:

— Куда это годится, Доннел! Я ломаю голову над делом — над очень важным делом, так ведь? — а ты тут мелешь мне про кино!

Ты никогда не продвинешься по службе в муниципалитете, если и впредь будешь так же. Вопрос, стало быть, такой: как нам быть с собакой?

Доннел выпятил губы:

— Я не знаю…

— А ты подумай. Что бы ты стал делать, если бы ты был один?

Доннел погрузился в мрачное раздумье. Наконец по его лицу как будто пробежал солнечный луч.

— Сядем в наш фургон и поедем по улицам и будем разъезжать, пока опять не наедем на нее!

Старший покачал головой с таким видом, точно разочаровался во всем роде людском.

— Доннел, неужели ты так никогда и не научишься?

— Не научусь? А чему это я сейчас не научился?

— Смотреть на время, смотреть на время! — веско сказал Фергюссон. — Сколько раз я тебе говорил? Раз ты на казенной службе, ты должен соблюдать свои рабочие часы. Ты только раз начни работать всечасно, день и ночь, — и кончено: они уже станут ждать от тебя того же всегда.

— Оно, конечно, так. Я и забыл.

— Забыл! Ты забыл! Так вот, ты не забывай. Бери пример с меня, мой мальчик, тогда ты кое-чего добьешься.

У младшего был пристыженный вид.

— Так-то! — сказал тот. — Пораскинешь умом — и ногам покойней. Теперь что мы должны сделать? Мы должны написать рапорт.

Он взял карандаш и бумагу. Долго сосал кончик карандаша.

— Нелегкое это дело, Доннел, — сказал он наконец. — Это же черное пятно на моей служебной репутации. Я здесь двадцать два года, и ни разу за всю мою службу не бывало случая, чтобы собака ушла. Я просто не знаю, как о таком доложить.

Доннел почесал в затылке. И тут его осенило:

— Послушайте, а что, если вы попросту забудете? Не доложите о ней вовсе ничего?

Старший удивленно поглядел на него:

— Пожалуй, голова у тебя, Доннел, не совсем пустая. Ты наконец кое-чему научился. Но ты забыл одну оч-чень важную вещь: происшествие в суде. О нем непременно пойдут шуметь!

— Да уж, непременно! — с жаром подхватил Доннел. — Но кто же докажет, что мерзавка была у нас поймана? Если придут с проверкой, мы им предъявим того кудлатого мерзавца, которого мы изловили нынче утром. Просто укажите в рапорте на одну штуку меньше, и не будет тогда ни одной сбежавшей собаки, никакого пятна на вашей… вашей… как ее?… реплутации!

— Ты отлично придумал, Доннел!

Старший засел за отчет. С полчаса он мучительно писал. Только он кончил, как зазвонил колокольчик. Дверь отворилась, и вошел полисмен. Следом за ним вошли девушка с молодым человеком — те, что стояли тогда на мосту.

— Вот сюда их запирают, бродячих собак, — сказал полисмен.

Молодой человек подошел к столу.

— По моим сведениям, — сказал он, — я могу, уплатив расходы по поимке и установленный штраф, забрать отсюда любую неистребованную собаку?

— Правильно, сэр.

— Хорошо. В таком случае, я… то есть не я… вот эта барышня хочет забрать ту колли, которую вы поймали сегодня утром, сэр.

— Колли? — повторил Фергюссон, быстро соображая, как же быть. — Колли? Нет, сэр, сегодня утром не было поймано ни одной колли.

Девушка вышла вперед:

— Послушайте, что вы тут затеваете? Вам отлично известно, что все произошло у меня на глазах: вы при мне сегодня утром поймали колли — и жестоко обращались с ней, да! Если вы опять собираетесь сыграть с ней какую-нибудь злую шутку, так капитан Мак-Кейт — вот он перед вами — вмешается в это дело.

Фергюссон почесал в затылке.

— Хорошо, скажу вам всю правду: собака сбежала.

— То есть как это? — спросила девушка.

— Вот так. Сбежала, мэдэм. Вам тут каждый может это подтвердить. Собака вырвалась и пробежала наверх, в зал суда, к судье Мак-Куэрри, а потом выскочила в окно, перемахнула через стену — и была такова!

— И была такова!..

Девушка глядела на него во все глаза. И вдруг ее лицо озарилось радостью.

— Не знаю, правду вы мне говорите или нет, — вмешался ее кавалер, — но я для верности подам письменное требование на эту собаку.

Он сделал пометку в своей записной книжке и направился к выходу. Девушка, сияя, пошла за ним.

— Я очень сожалею, Ительда, — начал он, когда они поднимались по лестнице, — но ничего не поделаешь.

Девушка улыбнулась.

— Превосходно! Я очень рада! Как вы не понимаете: она же опять на свободе. На свободе! Пусть она мне не достанется, но она на свободе.

А внизу, в подвале, у себя в конторе, Фергюссон бушевал перед своим помощником:

— Теперь я должен все-таки написать в рапорте, что она сбежала, потому что эти душегубы, конечно, подадут на нее требование и придется мне объяснять, почему я не могу выдать им собаку.

Он со злостью разорвал в клочки с таким трудом написанный ложный отчет.

— Такая хорошая работа — и пошла прахом! Так пусть же оно послужит тебе уроком, Доннел. Какой ты сделаешь вывод из этого всего?

— Никогда не составляй ложного рапорта, — совестливо ответил Доннел.

— Нет, совсем не то, — с презрением сказал Фергюссон. — Ты никогда не продвинешься по службе, Доннел. Вывод отсюда только один: никогда не верь собаке! Да, вот ты поймал ее. Она прикинулась, можно сказать, кроткой, как грудной младенец. Я ей поверил на одну секунду, и она тотчас превращается как бы в огненный шар на Страшном суде. Дальше. Ей бы надо убояться спрыгнуть, а она что делает?

— Прыгает в окно, — отозвался Доннел.

— Верно. Дальше. Она бы должна убиться насмерть, а она что?

— А она жива.

— Опять же верно. Потом, ей бы должно быть неспособно перескочить через такую стену, а она что?