Эрик Найт - Лесси

— Даю слово, что это единственная собака, какая есть в нашем доме. Так вот, скажи мне, похожа она хоть на одну собаку, какую ты можешь назвать своей?

Джо раскрыл было рот для последнего крика протеста, но, когда его взгляд упал на собаку рядом с отцом, крик замер. Мальчик смотрел во все глаза.

Вот стоит его отец, Сэм Керраклаф, страстный любитель колли, а при нем, у ноги, — собака, подобную которой, верно, никто на свете не видал до сей поры и уж никак не пожелал бы увидеть впредь. Собака послушно сидела у левой его ноги, как могла бы сидеть какая-нибудь вполне благовоспитанная колли, как обычно сидела и Лесси. Но эта собака… ее и в мыслях-то смешно было поставить рядом с Лесси.

Если у Лесси был стройный аристократический склад головы, то у этой собаки голова была угловатая и неуклюжая. Если уши у Лесси грациозно стояли, как два близнеца, оба одинаково пригнутые вперед, то у этой собаки одно ухо было вывернуто и свисало, а другое, как у немецкой овчарки, стояло торчком — такие уши, что от одного их вида любого ценителя колли бросило бы в озноб!

Мало того. Там, где шерсть у Лесси отливала в изысканную чернь собольего меха, у этого неподобного пса были безобразные черные пятна, точно от ваксы, а где у Лесси пенился широкой волной сверкающий белый фартук, там у этого пса висели какие-то землисто-бесцветные космы, не то сивые, не то белесые. Лесси имела четыре белые лапы, а у этого только одна была белая, две другие — грязно-бурые, а четвертая — почти что черная. У Лесси был пышный хвост, грациозно продолжавший плавную линию спины, а у этого пса хвост выглядел каким-то нелепым придатком.

И все-таки Джо Керраклаф, едва глянув на собаку при отце, сразу все сообразил. Мальчик знал, что если иной искусник умеет так ловко «подменить» собаку, что плохие стати станут выглядеть у нее превосходными, то он может и наоборот — выставить превосходные стати дурными, особенно если этот человек — его отец, один из самых сведущих собачников на весь Западный Йоркшир.

В тот же миг он понял и смысл отцовских слов. Между собачниками, как между лошадниками: сказанное слово связывает, как контракт, и если оно дано, ни один настоящий собачник даже не попробует взять его назад.

И вот, зная это, его отец надумал, как ему вывернуться, не поступившись честью. Он не солгал. Он ничего не отрицал. Он только спросил:

«Скажи, похож этот пес хоть на одну собаку, какую ты можешь назвать своей?»

И пусть только герцог скажет:

«Нет, это не моя собака», и кончено: она уже больше не его.

И вот мальчик, его мать и его отец уставились на старика и ждали, затаив дыхание, пока он продолжал разглядывать собаку.

Но и герцог Радлинг тоже кое-что знал — он много чего знал. И он не ответил сразу же. Вместо того он медленно вышел вперед, при каждом шаге со стуком опираясь на свою толстую палку. И ни на секунду не спускал глаз с собаки. Медленно, точно во сне, он стал на колени, и его рука сделала лишь одно осторожное движение. Она приподняла переднюю лапу собаки и чуть повернула ее. Так он стоял на коленях подле колли, всматриваясь глазами, такими же понимающими, как у любого йоркширца. И эти глаза не глядели попусту на закрученное ухо, на бесформенные пятна, на угловатую голову. Зато они пристально глядели на нижнюю сторону лапы, рассматривая пять ее черных подушечек, пересеченных вдоль и поперек полузажившими рубцами там, где их раздирали шипы, где их ранили камни.

Затем герцог поднял голову, но долго еще стоял на коленях и смотрел в пространство, пока те все ждали. Когда он встал наконец, он начал, уже не прибегая к йоркширскому говору, а так, как мог бы обратиться джентльмен к джентльмену.

— Сэм Керраклаф, — сказал он, — эта собака не моя. Скажу от души и по чести, она никогда не была моей. Нет! Ни одной секунды она не была моей!

Он повернулся и зашагал назад по дорожке, притопывая своею палкой и бормоча:

— Клянусь душой! Я бы нипочем не поверил! Клянусь душой! Четыреста миль! Нипочем бы я не поверил.

Когда он дошел до калитки, внучка дернула его за рукав.

— А зачем мы сюда приехали? — шепнула она. — Вы помните?

Герцог как будто очнулся от сна и сразу пришел в себя — стал таким, каким был исстари.

— Не шепчи! Что такое? А, да, конечно. Тебе незачем мне напоминать, я не забыл!

Он обернулся и закричал громовым голосом:

— Керраклаф! Керраклаф! Где вы там, разрази меня гром! Куда это вы спрятались?

— Я еще здесь, сэр.

— А, да. Да. Конечно. Вы работаете?

— Да, сейчас… работаю, — сказал отец Джо. Лучшего ответа он не нашел.

— Так вы работаете… н-да, работаете. Ну, а место? Есть у вас место? — запыхтел герцог.

— Дело так обстоит… — начал Керраклаф.

Пока он нащупывал нужные слова, миссис Керраклаф пришла ему на помощь, как поступила бы каждая хорошая хозяйка в Йоркшире — да и чуть ли не в каждом уголке на белом свете.

— Мой Сэм, собственно, еще не работает, но у него в виду три-четыре места. Он пока что, так сказать, присматривается. Но… еще ни тут, ни там никому не сказал окончательно ни «да», ни «нет».

— Тогда пусть он лучше скажет «нет», да поскорей! — рявкнул герцог. — Мне нужен кто-нибудь на мою псарню. И я думаю, Керраклаф… — Он перевел глаза на собаку, все еще сидевшую у пяты этого человека. — Я думаю, вы кое-что — и даже очень много — смыслите в собаках. Так что так. Заметано.

— Нет, погодите, — сказал Керраклаф. — Видите ли, мне бы не хотелось думать, что вот я навлек на парня неприятность, а потом занял его место. Понимаете, мистер Хайнз ничего не мог поделать…

— Хайнз! — фыркнул герцог. — Хайнз?! Совершенный остолоп. Мне пришлось выгнать его взашей. Он не отличал собаку от куцей кобылы. Мне бы следовало знать заранее, что ни один лондонец никогда не сможет так управляться с собаками, чтобы йоркширцу это пришлось по нраву. Нет, на этой работе мне нужны вы, и никто другой. Все!

— Нет, это не все, — вмешалась миссис Керраклаф.

— Что еще?

— А то, что какая будет на этой должности плата?

Герцог выпятил губы:

— Сколько вы хотите, Керраклаф?

— Семь фунтов в неделю, и ни пенни меньше, — выпалила миссис Керраклаф, прежде чем ее супруг успел хотя бы дух перевести перед ответом.

Но герцог был тоже йоркширец, а это значит, что он сам себя запрезирал бы, если бы упустил случай показать свою, что называется, «практичность» там, где дело идет о деньгах.

— Пять, — рявкнул он. — И ни пенни больше.

— Шесть фунтов десять шиллингов, — спустила цену миссис Керраклаф.

— Шесть ровно, — осторожно предложил герцог.

— Сговорились! — сказала миссис Керраклаф так быстро, как сокол падает на добычу.

Оба сияли, довольные собой. Миссис Керраклаф с радостью согласилась бы на любое место для мужа, хотя бы на три фунта в неделю, а герцог видел, что получает к своим собакам человека, которому нет цены.