Джон Кац - Год собаки. Двенадцать месяцев, четыре собаки и я

Иногда мы проходим через большой луг за домом (зимой здесь приходится пробираться по глубокому снегу). В другой раз спускаемся по грунтовой дороге, Гомер бегает за мячом, скатывающимся вниз с холма.

Поскольку в здешней местности мало машин, собаки в горах свободны и знают об этом. Кажется, прошла вечность с тех пор, как Девон, попавший в горы первый раз, сбежал в лес. Он больше никогда не убегает так далеко. Здесь мне не нужны поводки и совки, не требуется подавать команды. Собаки просто бегают, стараясь не упускать меня из вида, а я радуюсь, как отец, чьи детки резвятся у него на глазах.

Игривость Гомера сделала здесь в горах более игривым и Девона, хотя проявляется это только тогда, когда поблизости никого нет.

Гомер носится по полю или вокруг дома. Раньше Девону ничего не стоило его догнать, но Гомер вырос и стал хитрее. Когда Девон бежит к нему, он прячется среди деревьев или в высокой траве, время от времени высовываясь оттуда, чтобы насмешливо тявкнуть, и снова исчезает. Это его месть за те долгие месяцы, когда Девон его притеснял. Выглядит все очень забавно.

Девон с увлечением его преследует. Гомер появляется то там, то тут, как фигурка в компьютерной игре. В какой-то момент Девон настигает его, хватает за ошейник и валит на землю. Гомер лежит неподвижно, выжидает, пока Девон ослабит хватку, а потом вскакивает и удирает. Возиться так они могут часами. А мне доставляет огромное удовольствие наблюдать за их игрой, иногда я ловлю себя на том, что громко смеюсь.

Мы возвращаемся в хижину, там я некоторое время провожу за работой. К вечеру наша тройка порядком измотана. Наступает время отдыха. Час, а то и два Гомер и Девон жуют «косточки» из воловьих жил, я развожу огонь в камине и устраиваюсь около него почитать. Вечера проходят мирно: в камине горит огонь, в руках у меня хорошая книга, на столе бутылка шотландского виски, рядом со мной собаки. Часам к десяти они совершенно успокаиваются и начинают подремывать; вскоре и я ложусь в постель и выключаю свет в спальне.

Но уже через несколько минут чувствую легкое как пух касание — это слева от моей головы проворный Девон ложится на соседнюю подушку. Чуть позже на кровать вспрыгивает и устраивается у меня в ногах Гомер. Мы все добросовестно притворяемся, будто соблюдаем правило, которое не разрешает собакам спать вместе с хозяином в его постели.

Однако в холодные зимние ночи, когда за стенами хижины завывает ветер, наше трио оставляет всякое притворство; мы превращаемся в стаю и здесь, на вершине мира, свернувшись в клубок, противостоим стихиям.

Теперь между нами царит согласие, хотя и иного рода. Жизнь с двумя бордер-колли никогда не бывает простой и редко дает мне возможность расслабиться так, как во времена Джулиуса и Стэнли. Но все же нас опять трое и нам легко и спокойно вместе, а бывает так весело, что я уже с трудом вспоминаю те первые недели и месяцы.

Когда в Нью-Джерси мы почти каждое утро проходим по перекрестку, где столь яростно сражались с Девоном, мне кажется, будто все это было в другой жизни. Неужели моя спокойная, гордая, красивая собака — та самая, которая кидалась здесь на автобусы и даже запрыгнула на крышу минивэна? Меня до сих пор удивляет, когда люди хвалят именно спокойное достоинство Девона. Хотя сейчас, и вправду, я кричу на него редко: в этом просто нет необходимости.

Однако я продолжаю учиться. Добродушные, хорошо выдрессированные лабрадоры демонстрировали мне свою преданность всегда, без всяких условий. Верность бордер-колли нуждается в подкреплении. Джулиус делал то, чего я от него ждал, он всегда стремился соответствовать моим ожиданиям. Никаких объяснений или уточнений ему не требовалось.

Девон другой: он хочет знать, почему, собственно, он должен кого-то слушаться. Ему нельзя просто дать команду и ожидать слепого повиновения. Нужно убедить эту от природы очень независимую собаку, что ваше требование разумно и выполнить его необходимо. Иначе он почувствует себя кем-то вроде дрессированной цирковой собачки. А это унизительно и неизбежно породит проблемы.

Эта собака — гремучая смесь противоречий и интеллекта; вызов, который она бросает миру, — своего рода подъемный мост к ее сердцу. Он или опускается или не опускается. Вопреки распространенному мифу, отношения с бордер-колли не формируются автоматически. Подобных собак заводить рискованно. От них часто отказываются. С бордер-колли неизвестно, как дело повернется. Отношения могут не сложиться, стать напряженными и обременительными.

Но у меня снова есть две чудесные собаки, которых я люблю и которые любят меня. И это хорошо. Не могу отделаться от чувства, что стал свидетелем явлений простых и важных, что мои приобретения и утраты, и есть, в конечном счете, не что иное, как сама жизнь.

Сидя неподалеку от любимого «наблюдательного пункта» Джулиуса, я не раз размышлял над тем, что потерял и что приобрел с тех пор, как у меня год назад появился Девон. Дочь вернулась в колледж, унеся с собой изрядную часть моей души. Моя мать умерла. Часть друзей разъехалась. Моя левая нога служит мне хуже, чем прежде. Я потерял Джулиуса и Стэнли. Все это оставило во мне глубокий след.

И все же, когда я думаю об этом времени, я думаю не о том, что потерял, а о том, в чем мне повезло. О своей чудесной семье — наш брак иногда давал трещины, но все-таки уцелел; о любимой дочери — она теперь на пути к самостоятельной жизни; о своей работе, которую я так ценю; и о двух великолепных бордер-колли, которые отвлекают меня от моих горестей, открывают мне много нового, любят меня верно и преданно.

Гордый отец, я вечно куда-нибудь возил свою «одаренную и талантливую» дочь — то в художественную школу, то на уроки игры на гитаре. Сначала возил на «вольво», а потом на микроавтобусе. За это от местных жителей я был удостоен прозвища «Князь дорог».

Поэтому никто из тех, кто знал меня, не удивился, когда в один прекрасный день в апреле 2001 года я пустился в путь с Гомером и Девоном. Мы направлялись в восточную часть Пенсильвании, чтобы там они смогли проявить способности, заложенные в них природой.

Ехали мы на ферму Земляничный кряж, рассчитывая встретиться там с ее владельцем — Кэролин Уилки, дипломированным (училась в двух знаменитых университетах) специалистом в области поведения животных и зоопсихологии, а это для пастушьих дел то же, что учитель по кунг-фу для неофитов в восточных единоборствах. Нам предстояло встретиться там с овцами, как я когда-то обещал Девону.

Я много слышал о Кэролин Уилки и ее ферме. Об этой женщине ходило немало различных слухов. Она разбиралась в психологии собаки, была специалистом и в области дрессировки агрессивных служебных собак; о ней шептались хозяева собак, проходивших начальный курс дрессировки, и писали на web-сайтах, посвященных пастушьим собакам. Говорили, что она талантливый, но весьма эксцентричный дрессировщик, не признающий общепринятых методов; требовательный, но весьма успешный. Считалось, что она умеет заглянуть в душу собаки.