Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых

И то же ощущение спокойной легкости охватило меня, когда вечером я услышал ее голос в телефонной трубке.

– Дэн проснулся и уже ходит, – сообщила она. – Правда, пошатывается, но на ногу наступает как ни в чем не бывало.

– Прекрасно! Самое трудное уже позади. И я убежден, что все будет в порядке.

Наступила пауза, потом голос в трубке произнес:

– Огромное вам спасибо. Мы все страшно за него беспокоились. Особенно мой младший брат и сестренка. Мы очень, очень вам благодарны.

– Ну что вы! Я сам ужасно рад. Такой чудесный пес! – Я помолчал, собираясь с духом: теперь или никогда! – Помните, мы сегодня говорили про Шотландию. Так я днем проезжал мимо "Плазы"… там идет фильм о Гебридских островах. И я подумал… может быть… мне пришло в голову… что… э… может быть, вы согласитесь пойти посмотреть его вместе со мной?

Еще пауза, и сердце у меня бешено заколотилось.

– Хорошо, – сказала Хелен. – С большим удовольствием. Когда? Вечером в пятницу? Еще раз спасибо – и до пятницы.

Даже сейчас я словно вижу, как потемнело лицо Ралфа Бимиша, тренера скаковых лошадей, когда я вылез из машины.

– А где мистер Фарнон? – сердито буркнул он.

Я стиснул зубы. Сколько раз слышал я этот вопрос в окрестностях Дарроуби, особенно когда речь шла о лошадях!

– Извините, мистер Бимиш, но он уехал на весь день, и я подумал, что лучше приеду я, чем откладывать на завтра.

Он даже не попытался скрыть свое раздражение, а надул толстые, в лиловатых прожилках щеки, сунул руки поглубже в карманы бриджей и с видом мученика устремил взгляд в небеса.

– Ну так идем! – Он повернулся и, сердито вскидывая короткие толстые ноги, зашагал к одному из денников, окружавших двор. Я сдержал вздох и пошел за ним. Ветеринар, не питающий особой страсти именно к лошадям, в Йоркшире частенько попадает в тягостные ситуации, и уж тем более в скаковых конюшнях, этих лошадиных храмах. Зигфрид, не говоря уже о его профессиональных навыках, великолепно умел объясняться на языке лошадников. Он с легкостью и во всех подробностях обсуждал особенности и стати своих пациентов. Он хорошо ездил верхом, участвовал в лисьих травлях и даже внешне – длинным породистым лицом, подстриженными усами и худощавой фигурой – соответствовал популярному образу аристократического любителя лошадей.

Тренеры на него просто молились, и многие – вот как Бимиш – считали чуть ли не личным оскорблением, если сам он почему-либо не мог приехать к их дорогостоящим подопечным.

Бимиш окликнул конюха, и тот открыл дверь.

– Он тут, – буркнул Бимиш. – Охромел после утренней разминки.

Конюх вывел гнедого мерина, и с первого взгляда стало ясно, какая нога у него не в порядке, – то, как он припадал на левую переднюю, говорило само за себя.

– По-моему, он потянул плечо, – сказал Бимиш.

Я обошел лошадь, приподнял правую переднюю ногу и очистил копытным ножом стрелку и подошву, однако не обнаружил ни следов ушиба, ни болезненности, когда постучал по рогу рукояткой ножа.

Я провел пальцами по венчику, начал ощупывать путо и у самого конца пясти обнаружил чувствительное место.

– Мистер Бимиш, дело, по-видимому, в том, что он ударил задней ногой вот сюда.

– Куда? – Перегнувшись через меня, тренер поглядел и тут же объявил: – Я ничего не вижу.

– Да, кожа не повреждена, но если нажать вот тут, он вздрагивает.

Бимиш ткнул в болезненную точку коротким указательным пальцем.

– Ну вздрагивает, – буркнул он. – Да только если жать, как вы жмете, он и будет вздрагивать, болит у него там или не болит.

Его тон начал меня злить, но я сказал спокойно:

– Я не сомневаюсь, что дело именно в этом, и рекомендовал бы горячие противовоспалительные припарки над путовым суставом, перемежая дважды в день холодным обливанием.

– А я не сомневаюсь, что вы ошиблись. Никакого там ушиба нет. Раз лошадь так держит ногу, значит, у нее болит плечо. – Он махнул конюху: – Гарри, поставь-ка ему припарку на это плечо.

Если бы он меня ударил, я возмутился бы меньше. Но я не успел даже рта открыть, как он зашагал дальше.

– Я хочу, чтобы вы взглянули еще и на жеребца.

Он провел меня в соседний денник и показал на крупного гнедого, у которого на передней ноге были видны явные следы нарыва.

– Мистер Фарнон полгода назад поставил ему вытяжной пластырь. С тех пор он тут так и отдыхает. А теперь вроде бы совсем на поправку пошел. Как, по-вашему, можно его выпускать?

Я подошел и провел пальцами по всей длине сгибательных сухожилий, проверяя, нет ли утолщений, но ничего не обнаружил. Тогда я приподнял копыто и при дальнейшем исследовании нашел болезненный участок на поверхности сгибателя. Я выпрямился.

– Кое-что еще осталось, – сказал я. – Мне кажется, разумнее будет подержать его тут подольше.

– Я с вами не согласен, – отрезал Бимиш и повернулся к конюху: – Выпусти его, Гарри.

Я поглядел на тренера. Он что, нарочно надо мной издевается? Старается кольнуть побольнее, показать, что я не вызываю у него доверия? Во всяком случае, я еле сдерживался и надеялся только, что мои горящие щеки не слишком заметны.

– Ну и последнее, – сказал Бимиш. – Один из жеребцов что-то покашливает. Так взгляните и на него.

Через узкий проход мы вышли во двор поменьше; Гарри открыл денник и взял жеребца за недоуздок. Я пошел следом, доставая термометр. При моем приближении жеребец прижал уши, фыркнул и затанцевал. Я заколебался, но потом кивнул конюху.

– Пожалуйста, поднимите ему переднюю ногу, пока я измерю температуру, – сказал я.

Конюх нагнулся и взял было ногу, но тут вмешался Бимиш:

– Брось, Гарри, это ни к чему. Он же тихий как ягненок.

Я помедлил, чувствуя, что тревожился не напрасно, но со мной тут не считались. Пожав плечами, я приподнял хвост и ввел термометр в прямую кишку.

Оба задних копыта ударили меня почти одновременно, но, вылетая спиной в открытую дверь, я (отлично это помню) успел подумать, что удар в грудь на какой-то миг опередил удар в живот. Впрочем, мысли мои тут же затуманились, так как нижнее копыто угодило точно в солнечное сплетение.

Растянувшись на цементном покрытии двора, я охал и хрипел, тщетно стараясь глотнуть воздух. Секунду я уже не сомневался, что сейчас умру, но наконец, сделал стонущий вдох, с трудом приподнялся и сел. В открытую дверь денника я увидел, что Гарри буквально повис на морде жеребца и смотрит на меня испуганными глазами. Мистер Бимиш, однако, оставив без внимания мою плачевную судьбу и заботливо осматривал задние ноги жеребца – сначала одну, потом другую. Без сомнения, он опасался, что копыта пострадали от соприкосновения с моими недопустимо твердыми ребрами.

Я медленно поднялся на ноги и несколько раз глубоко вздохнул. Голова у меня шла кругом, но в остальном, я как будто отделался благополучно. И вероятно, какой-то инстинкт заставил меня не выпустить термометра – хрупкая трубочка все еще была зажата в моих пальцах.