Наталия Криволапчук - Собака, которая любит

Вообще говоря, можно было бы упорядочить человеческие языки по степени их аналитичности (строгость комбинаций однозначных элементов) и синтетичности (сочетание разных оттенков значений в одном элементе и зависимость значений от соседних элементов или даже от объективной ситуации). Я берусь описать эту зависимость даже по географической оси «запад-восток», и в целом соотношение языков будет соответствовать характеру мышления той или иной нации. На полюсе синтетичности окажутся языки восточные, на которых говорят люди с преобладанием созерцательного и символического мышления. На полюсе аналитичности мы найдем языки запада, четко расчленяющие реальность и выстраивающие элементы информации в строгие, почти геометрические, структуры. Почему бы не продолжить эту мысль применительно к собачьему характеру мышления?

Вне всяких сомнений, собака никогда не овладеет звуковой речью человека, и причины тому коренятся в физиологии артикуляционного аппарата — губ, челюстей, языка. Даже я, увлеченная собаками и их возможностями сверх меры, только посмеиваюсь, когда мне рассказывают о зверье, произносящем «мама» или «ням-ням», да еще некое подобие «Вовы» или «Вали». Тут уж моя жгучая влюбленность отступает перед профессиональной честью лингвиста. Дело в том, что это — едва ли не единственные звуковые комплексы, доступные собакам, а прочие звуки человеческой речи им, бедным, чужды.

Губы собак толсты и малоподвижны по сравнению с человеческими, язык закреплен жестче, длинные челюсти плохо выдвигаются. Вот и приходится им выкручиваться за счет совсем других изобразительных средств. Впрочем, и наши возможности по части артикуляции вовсе не безграничны — во всех мыслимых языках насчитывается чуть больше полусотни разных звуков, которые мы способны изобразить при помощи наших органов речи.

К слову сказать, я высоко ценю подвиг моего Акелы, который окончательно убедил меня в том, что животные владеют главным принципом языкового мышления — его знаковым характером. Он ухитрился реально связать означаемое с означающим и пользуется этим в нашем повседневном общении. Словом «мама» он обращается ко мне, а хозяина, которого зовут Владимиром, называет «Уова» (надо упомянуть, что все наши звери знают нас и по именам, и по семейным функциям). Произошло это тогда, когда он попытался сказать ему «мама», а я искренне удивилась: мама-то я, какое отношение это имеет к хозяину? Однако, сказать «папа» не под силу ни ему, ни любой, даже совершенно гениальной собаке.

Да, язык собак паралингвистичен по отношению к любому из человеческих языков, поскольку основой их речи стала пластика тела мимика, ритуальные позы, движения головы, ушей, хвоста. Кому что лучше дается! Вы, например, умеете шевелить ушами? Мне это далось в детстве на спор и, признаться, после немалой тренировки. А у них, собак, этим нехитрым искусством владеет любая бездарь…

Звуки, роль которых в собачьем языке тоже умалять не приходится, сопровождают сложные комплексные знаки, синтетичные по сути своей. Компоненты знака никоим образом не выстраиваются линейно: хвост и голова, спина и пасть делают свое дело одновременно и словно бы даже независимо друг от друга. Однако практика зоопсихолога научила меня внимательнейшим образом относиться к совместному появлению, скажем, признаков страха и заигрывания, особенно по отношению к хозяевам. Целый комплекс средств увязан в единый знак, имеющий сложное значение, которое определяется нюансами ситуации. И сам этот знак развивается во времени, изменяется, передавая своей динамикой изменение намерений собаки или ее отношения к происходящему. Словом, каждое сообщение собаки столь же комплексно и объемно, сколь объемна реальная среда и информация о ней. Жизнь ведь тоже не выстраивает строго упорядоченных структур, и многие аспекты ситуации выступают одновременно и не всегда независимо друг от друга.

О, эти собачьи разговоры! Движения, позы, звуки — целая симфония выразительных средств! Взять хотя бы разговоры взрослых собак со своими щенками. Какое разнообразие нюансов и оттенков! Призывная «трель» суки-мамки, ласковое воркование старшего кобеля-«дядюшки», высокий игривый лай детей и взрослых, бархатные нежные «колыбельные», глуховатый, но совсем нестрашный рык, такой грозный для чужих… Легкое посапывание разнежившегося взрослого, под боком у которого пристроились подремать наигравшиеся сорванцы. Носовое «мурлыканье» в минуты особой нежности. И недовольное брюзжанье, когда детвора мешает спать. От всей души желаю вам услышать это все собственными ушами! Могу заверить — за душу берет не хуже самой сентиментальной «мыльной оперы».

Я еще научусь говорить по-вашему, родные мои собаки! Да не смотрите на меня так скептически! Я ведь знаю, что вы мне всегда поможете. Только вам еще долго придется терпеть мой невыносимый человеческий акцент — даже при моем абсолютном фонетическом слухе мне ваша звуковая речь в совершенстве не дается. Тут еще и музыкальный слух требуется. Больно уж изощренную мелодику вы изобрели взамен нашей четкой артикуляции, при которой так хорошо различаются разные слова и фразы.

Да, явный словарь собаки довольно беден по сравнению с человеческим, в нем вы не найдете обозначений для множества понятий, признаков, действий, которые не имеют практического значения для звериной жизни. Видимо, это и дает скептикам основания утверждать, будто они, злосчастные, языком не владеют вообще. Но ведь и человеческое осознание реальности, как мы убедились, дело далеко не абсолютное и не одинаковое у разных народов. Впрочем, пообщаться с хозяином на отвлеченные темы собаки тоже могут, только делают это совсем по-другому, неявными способами. Хотя…

Мне вспоминается эпизод, описанный в книге Фарли Моуэта «Не кричи: волки!». Канадский индеец, дитя природы, переводит автору, ученому-биологу: «Волк с холмов Пятой Мили сообщил о проходе эскимосов через его территорию». И самое замечательное — то, что спустя некоторое время эскимосы действительно появились. Секрет, думается мне, в том, что такого рода информация одинаково существенна для волков и индейцев, а потому люди научились понимать волчьи сигналы и использовать их так же, как все дикое население леса пользуется криками сороки.

Обычное бытовое общение затрагивает лишь узкий круг тем: еда, игра, прогулка, физиологическое состояние организма (усталость, болезнь и т. п.). К этому добавляется, правда, профессиональная сфера рабочих собак (охранных, охотничьих и прочих). Мне, например, приходилось слышать, будто охотничья лайка по-разному облаивает соболя и белку, а уж в том, что собаки дают нам понять, кто позвонил в дверь квартиры, я убеждаюсь каждодневно. Имеется и третий круг понятий и сообщений, определяемый конкретными условиями жизни каждой человечье-собачьей семьи и описываемый своими условными средствами. Так мои девочки-фоксы говорят мне, что им срочно надо выйти — садятся в образцово-показательной позе хоть на диване, хоть на кровати, и все потому, что я сама когда-то научила их садиться так на стульчик в прихожей, чтобы, не утруждая себя наклонами, надеть ошейники. Интересно и то, что новых наших щенков учить этому не приходится матери передают им этот знак как важное для нашей стаи слово.