Борис Рябинин - Друзья, которые всегда со мной

Казалось, верный пес навечно застыл тут, бессменно охраняя место, где работал гениальный ученый…

…Бухнула пушка в Петропавловской крепости.

Полдень. Алексей Викторович сказал:

— Когда в Москве начинают бить куранты, здесь стреляет пушка… Разве это не символично? Город стоит на страже…

Под сводами исторической арки ворковали голуби, ребятишки и пожилые женщины рассыпали для птиц корм — пшено, старательно вытрясая его из покупных кулечков. Могло ли нам прийти в голову, что не пройдет и двух лет, как вместо этого мирного воркования над величавым городом будут раздаваться свист снарядов и гулкие разрывы бомб, баррикады из мешков с песком закроют витрины магазинов и памятники, в городе не останется ни одной кошки, ни одной собаки, ни воробья, ни голубя, цепкая костлявая рука голода стиснет Ленинград безжалостно, но героический город не сдастся, выстоит, наперекор всем расчетам врага. Да, зловещее зарево второй мировой войны уже полыхало на Западе, но как-то не верилось, не хотелось думать, что она может прийти к нам.

Все мы были взволнованы рассказами о работе наших собак в зимнюю кампанию 1939–1940 годов, которая явилась прелюдией к сражениям Великой Отечественной войны. Своеобразной репетицией перед грядущими суровыми испытаниями явилось и участие в ней собак. Уже тогда наши собаки показали, на что они способны.

Мы узнали об охотниках за «кукушками» — вражескими снайперами, о разведчиках и связистах, чутких четвероногих сторожах, в период военных действий помогавших сохранять боевую технику. Собаки помогали… танкам!

Помню, в тридцатых годах скептики утверждали (они утверждают это и теперь): в будущей войне — войне техники — собаке нечего делать. Ошиблись! Собака нашла там свое место.

…Ночь. Стужа под сорок градусов. Холмы, перелески, заболоченные низины, которые мороз сделал проходимыми. Тоненько подвывает пурга. Белым саваном укрыто все вокруг. Кажется, под ним умерло все живое; но так только кажется.

Тяжкий рокот висит над землей: танки…

Неясные, припорошенные снегом, темные массы укрылись под деревьями. В грохоте моторов не слышны человеческие голоса, лишь порой зло привзвизгнет над ухом ледяная поземка. Включишь фары — ослепительное искрение, дикая круговерть: будто сверкают рассыпанные по земле бриллианты; но уже за несколько метров луч прожектора вязнет в белой мятущейся мгле, теряет остроту и, расчлененный снежинками, угасает, бессильный перед зимней стихией.

Здесь, севернее Ладожского озера, не было «линии Маннергейма», не было и сплошной, четко очерченной линии фронта. И «малая война» показала здесь себя особенно коварной.

Мороз. Люди в тулупах. Нужно греть моторы. Выключишь — не заведешь. А если тревога, приказ выступать? Танкисты вынуждены были держать боевые машины с невыключенными моторами. Больше износ материальной части, лишний расход горючего — а что сделаешь?

Гудят танки — в ушах будто вата. В этом тягучем, тяжком, вибрирующем рокоте утонули все остальные звуки. И вдруг яркая вспышка пламени, взрыв, торопливая ружейная перестрелка, быстротечная, короткая, яростная схватка — и все стихло, только догорает взорванный танк да санитары увозят в тыл раненых.

Белофинны показали себя большими мастерами «нерегулярной», диверсионной войны. Пользуясь шумом как щитом, они подползали, снимали боевое охранение и, выведя из строя одну-две машины, сколько удастся, как злые призраки, растворялись в темноте.

В тыл полетела телеграмма. Нужны средства раннего оповещения.

Честно говоря, танкисты сильно повеселились, смеху и шуток было более чем достаточно, когда увидели, какое им прислали подкрепление. Привезли подкрепление в крытом автофургоне, в сопровождении танка, а когда фургон открыли, из него стали выпрыгивать… собаки, да, собаки! Вот так разуважили, спасибо!

Собаки были мохнатые, приученные переносить любую стужу. Таким, пожалуй, в помещении и жить нельзя: подавай свежий воздух.

Собак на первых порах никто не принял всерьез. Развлечение — конечно! Правда, собаки оказались весьма свирепыми, настроенными агрессивно, лакомства не принимали, шуток тоже не понимали, а на всякую попытку завести знакомство отвечали рычанием, показывая такие зубы, перед которыми отступали самые неустрашимые. Словом, хорошие собаки. Настоящие караульно-сторожевые.

Недоверчивое отношение к собакам вскоре сменилось на уважительное.

Правда, первая ночь прошла спокойно. Только сцапали какого-то неосторожного бойца, который попробовал сунуться к танкам. Выкатали его в снегу, порвали полушубок, к счастью, не заели до смерти — вожатые успели отбить.

Ночь на третью или четвертую поднялся сильный шум. Как раз в канун большой операции. Лай собак заглушался рокотом моторов; и все же все сразу поняли — тревогу подняли они, хвостатые. А вскоре выяснилась и причина: на земле лежал кто-то в белом маскхалате, испуганно подобрав под себя ноги и закрыв лицо, над ним щерилась разъяренная овчарка. Белобрысый финн с заиндевелыми бровями и сосульками под носом растерянно моргал светлыми водянистыми глазами, щурясь от наведенных на него фонарей. Вот он, один из призраков тьмы, приходивших к нам из буржуазной страны Суоми, взявший себе в союзники карельский мороз, северный ветер и оглушительный танковый гул! Но отныне союзники перестали служить ему.

Да, с появлением собак все переменилось. Каждая попытка противника нанести потери в живой силе и технике кончалась неудачей. Собаки не давали. Кончились внезапные налеты под покровом ночной темноты, удары из-за угла. Собаки слышали и чуяли врага, когда он еще не успел приблизиться. Танковый гул не мешал им. Ветер — мешал, если дул в сторону и относил запахи. Однако и в этом случае вероятность успеха у белофиннов оставалась очень ничтожной.

Раз от раза они вынуждены были убеждаться: их время прошло. Все. Больше не подкрадешься, не забросаешь гранатами, не пустишь в ход взрывчатку.

Серьезные собаки. Раз одну привели в землянку — погреться (небось, передрогли на морозе-то, пробирает, наверно, и их, несмотря на мохнатую шубу и сытное довольствие); пришел знакомый танкист — не трогает; а потом хотел подняться — не пускает. Оказывается, взял спички, закурил и положил в карман…

Танки ушли в бой, в рейд по тылам противника, а собаки ждут не дождутся, натягивая привязи, смотрят в ту сторону, где скрылись грохочущие самодвижущиеся крепости, даже повизгивают.

Вернулись — радуются, каждая обнюхивает «свой» танк, словно спрашивает: где был? как воевал? И, убедившись, что все в порядке, с довольным ворчанием забирается под него…