Наталья Володина-Саркавази - Жизнь замечательных котов…

В нашей семье принято придавать значение народным приметам. Одна из них гласит: если кот утепляется к зиме, то есть отращивает на пузе особенно густой и длинный мех — значит, зима будет холодной. А если мех при этом начинает желтеть и кучерявится — жди беды вроде лопнувших батарей и промёрзших кранов. Не знаю, почему кот желтел к холодам, но примета не подводила и мы всю осень наблюдали за процессами, происходящими на котовском животе.

В ту зиму кот особенно тщательно подготовился к зиме.

Он так распушился и раскучерявился, что мы заранее подоставали с антресолей валенки и навязали тёплых шарфов. И не напрасно. По случаю жестоких морозов не рекомендовалось лишний раз выходить из дома, но кот никого не слушал. Невзирая на запреты и предупреждения синоптиков, он гулял все ночи напролёт. Зря, что ли, шубу отращивал? И всё же случилось то, о чём мы не раз его предупреждали: кот заболел. Соблюдая строгий постельный режим, он лежал весь день на батарее отопления и потел. Глаза при этом у него были грустными, а нос сухим и горячим. Кот отказывался от еды, жаловался на жизнь и требовал сочувствия. Упарившись на батарее, он спрыгивал на пол и бродил по комнатам, тихонько бормоча что-то под нос и чихая на всю квартиру.

Что делать холодными зимними вечерами?

Время тянется медленно. Я лежала на диване, закутавшись в плед, и читала «Историю государства Российского». Кот сидел в прихожей, с любовью глядя на дверь. Ему очень хотелось гулять, но он понимал, что это было бы сущим безумием. Наконец он подошёл ко мне и застыл в своей любимой позе. Когда кот ставит лапы в третью танцевальную позицию и поднимает хвост, как восклицательный знак, это означает «Послушай!».

— Что тебе, Мусич?

— Мяу! — говорит кот и кивает на дверь: пошли.

Мне ужасно не хочется вылезать из пледа, но у нас принято уважать капризы больных. Я поднимаюсь и иду вслед за Мусичем. С выражением необыкновенной важности на морде и по-прежнему поднятым хвостом, кот ведёт меня за собой. Представляю, как он хвастается перед дворовыми котами: «Хозяйка у меня… послушная… что хочу — делает».

В прихожей, на перекрёстке всех дорог, кот останавливается и думает. Иногда он просится в ванную. Иногда — в спальную, где любит посидеть в книжном шкафу. Мусич, конечно, не умеет читать книги, но зато может их нюхать. Это так интересно! Просто видишь, кто их читал! Мусич похож на одного знакомого, который выбирает книги в библиотеке… по запаху! Взяв книгу, он раскрывает её веером и быстренько пронюхивает. Я говорит, понимаю таким образом, какие люди читали эту книгу. Злые или добрые, умные или глупые. Чем старее книга, тем больше информации хранит на своих страницах. Мой кот «читает» так же.

Поразмышляв, Мусич ведёт меня на кухню, где у нас также два маршрута: к холодильнику, поинтересоваться насчёт мясного или к буфету, где хранится сухое кошачье питание. Минуя то и другое, он подходит к подоконнику, встаёт на задние лапы и тянется к блюдцу, на котором лежит большая чёрная редька. Странное желание! Что может быть горше чёрной редьки?

— Мусич! — говорю я коту. — Я понимаю, что ты болен и нос у тебя не работает. Но коты редьку не едят! Согласен? Ты видел когда-нибудь, чтобы кто-нибудь из твоих друзей её ел? То-то же.

Оставив кота, я возвращаюсь к книге. Мусич снова подходит ко мне, поднимает и ведёт на кухню. Может он, наконец, проголодался? Я предлагаю ему еду. Оставив без внимания любимые деликатесы, усатый тянется к блюдцу. Он требует, возмущается, настаивая на своём: дайте коту редьки!

Вот чудеса! Что случилось с моим котом? У больных бывают причуды, но не до такой же степени! Всё же кот, не коза. Я решаю исполнить котовскую просьбу, с единственной целью: показать, кто из нас был неправ.

Отрезаю тонюсенький, хрустящий ломтик, от аромата которого захватывает дух, и протягиваю Мусичу. Как это можно есть? Кот собирает всё своё мужество, затем закрывет глаза, и, давясь, чихая и обливаясь слезами, начинает жевать редьку! Сжевав кусочек, он открывает глаза, из которых ручьём льются слёзы и хватает ртом воздух, как рыба на берегу. Я вижу, как ему плохо.

Запей, говорю, водичкой. Кот соглашается, дует воду и с самым трагическим выражением, какое я видела когда-либо на кошачьей физиономии, просит добавки. Я скормила ему ещё два куска.

На поверхности редьки я замечаю следы кошачьих зубов. Как видно, он попытался откусить, но, не справившись с задачей, пришёл просить о помощи.

Наутро мой котик был здоров. А я до сих пор не могу понять: откуда он знал, что редька помогает при простудных заболеваниях?

Никто не заметил, как он появился в нашем дворе.

Васька не был красавцем: обычный гладкий белый кот, слегка пыльноватый.

И рожа у него была простая, деревенская. Скуластую физиономию украшали только раскосые, жёлтые, как у рыси, глаза. Эти глаза сверкали таким недобрым блеском, что никто из дворовых котов не решился вступить с Васькой в единиборство, чтобы показать от ворот поворот. Только мой Мусич подбивал котов на драку, но желающих не нашлось. Среди животных тоже есть выдающиеся личности, и все это понимают. Я имею в виду котов. Людям все они кажутся одинаковыми.

Время от времени какая-нибудь сердобольная старушка пыталась усыновить Ваську. Он отчаянно флиртовал с бабушкой, нежно глядя в глаза и обещая любовь и преданность. Пару дней он отдыхал, пользуясь всеми коммунальными благами, наедался от пуза, но неизменно покидал гостеприимную квартиру. Никакие коврижки не могли удержать его в доме: Васька любил свободу. Но как тогда питаться? Кот начал думать.

В нашем доме — восемь подъездов, пять этажей. В каждом подъезде проживает как минимум три кошколюбивых семейства. Трижды восемь — двадцать четыре. Прокормиться можно. Кот быстренько всё это вычислил, со всеми перезнакомился и начал мыться: он знал, что грязного, а тем более, вонючего, кота никто на порог не пустит. Васька яростно драил шкуру, пока не вылизал её до зеркального блеска, а пятки порозовели, как у котёнка. Только на макушке, куда не доставала лапа, остался серый треугольник, как платочек. Платочек очень шёл Ваське.

С утра кот обходил все подъезды, начиная с первого, и вежливо скрёбся в нужные двери. Через две квартиры на третью ему открывали. Ко мне, в седьмой подъезд, он приходил уже порядком объевшись и шёл в гостиную — валяться на коврах. Ему нравились мои простые старые ковры. Упав на брюхо, кот закатывал глаза и впадал в экстаз. Он перекатывался с боку на бок, покусывая кончик хвоста, гладил ладошками ковёр и тёрся щеками о его мягкую поверхность. Сопя и подвывая, кот славил жизнь, свободную и сытую одновременно, такую, какой и была счастливая жизнь в его представлении. Это был настоящий гимн жизни, просто финал Девятой Симфонии Бетховена в интерпретации молодого одинокого кота. Он валялся на коврах минут двадцать и уходил. Я никогда не могла удержать его дольше.