Эм Ленская - Присвоить тебя

В такси по пути домой Тимофей прикрывает тяжелые веки, почти засыпая под легкую музыку, играющую на лаунж волне по радио. Доехав, буквально на автомате шагает к лифту и дальше, в квартире – до холодной постели. Не раздеваясь, валится на кровать трупом и в то же мгновение отключается.

Тимофей просыпается от собственного крика. Вскакивает, дрожит, часто дышит – почти задыхается, потому что горло словно сжимает чужая ладонь. Холодная, крепкая, сдавливающая до паники цепкими пальцами страха.

Он думал, что кошмары наконец отступили.

Зря надеялся. Они просто изменили сюжет.

Они выжидали, пока Тимофей потеряет бдительность, слишком расслабится – вспомнит, как радоваться, – чтобы сломать, напав со спины. Вгрызться в мозг острыми клыками. Вонзиться тонкими иглами. Разбередить, подавить. Растоптать.

Тимофей практически в панике. Картины из сна так реальны, будто можно потрогать, протяни только руку. Он хватается за голову, трет виски, весь сжимается, валится набок, подтянув к животу колени. Тимофею по-настоящему страшно. Мысль, что он здесь сейчас абсолютно один, выбивает из легких остатки воздуха. Тимофей рвано вдыхает, он на грани истерики. Слишком резко, слишком нежданно опять вскрылись почти зажившие раны. Мозг не справляется.

Не справляется Тимофей Одинцов.

Пересиливая слабость, свинцом тянущую его ко дну, Тима встает – чуть не падает – и плетется на кухню. Наливает воды, едва не выронив стакан из ладони. Пальцы хреново слушаются. Тимофей пьет воду большими глотками, от неосторожности и в спешке давится. Бросает со звоном пустой стакан в раковину. Опирается руками о край. В глазах стоят слезы. Он действительно плакал – рыдал. И кричал. Умолял, чтобы все было неправдой. Но очнувшись, так и не чувствует облегчения.

В желудке мерзко скручивается узел, посылая сигналы рвоты. Тимофей думает, что его точно стошнит. Нависает над кухонной раковиной, кашляет, но желудок оказывается сильнее, чем его чертова, в трещинах и надломах психика.

Нестерпимо хочется позвонить Захару. Просто услышать сквозь расстояние его голос, убедиться, что с ним все в порядке. Что Иваньшин жив. Потому что мозг, словно в насмешку, продолжает прокручивать вспышками кадры: как Захар падает на грязный пол ринга, как Катанин его добивает. Как Захара уносят прочь на носилках. Тимофей не успевает его спасти. Тимофей просто прикован цепями к месту, впаян ногами в бетонный пол. Тело сопротивляется любому движению – ему не сдвинуться, не побежать вслед за носилками. Он плачет, просит не забирать Захара. Просит того не умирать. Но поздно. Он будто слышит, как сердце билось, но любой звук пропал. Иваньшин окончательно мертв. И эта сцена повторяется снова, и никогда Тимофей не в силах Захара спасти. Он видит кровь, разбитое вдрызг лицо, поломанное, без признаков жизни тело. Иногда удается прикоснуться к холодной коже, а потом смотреть, как чужая, густо-алая кровь растекается пятнами на своих руках.

Тимофей глядит на ладони – чистые, но он видит фантомы той крови. Включает воду, трет руки, умывает лицо в надежде, что станет легче.

Надо. Позвонить. Захару…

Тимофей понимает, что если сейчас наберет его номер – тот вряд ли ответит. А может, возьмет телефон и заслуженно с недовольством ему пробурчит нечто вроде: «Ты что, совсем сумасшедший звонить еще до рассвета?» И вероятно, опять назовет тем глупым прозвищем. Но эта идея зудит. Не дает успокоиться.

Тимофей возвращается в спальню и набирает номер больницы. Дежурная медсестра отвечает, что пациент Иваньшин в порядке, никаких жалоб не поступало, часы визита начинаются с десяти утра. Тимофей благодарит и кладет трубку. Слегка отпускает, но не окончательно. Ему остается вытерпеть еще пять часов до момента, когда он сможет поехать в больницу. И желательно забрать Захара, если врачи разрешат.

Ведь Захар обещал пойти с ним в парк на свидание.

Тимофей кое-как засыпает снова, хотя и боится увидеть прежние образы. Но тело полностью вымотано, и чтобы появиться перед Захаром, ему нужно постараться взбодриться.

Будильник звонит в десять, бьет набатом в мозгу. У Тимофея кружится голова, он едва отрывается от подушки. Но рад даже мелочи – он спал без сновидений. Это уже достижение.

Тимофей чувствует вялость, но не может позволить провести день в постели. Плетется и залезает в душ, врубая напор на максимум. Струи бьют по лицу, отрезвляют, постепенно вливают по каплям жизнь в тело. Кофе как еще один важный допинг. Тимофей дергает уголком губ – Захар отругал бы его, потому что он вновь глушит кофе на завтрак, заливая им голодный, пустой желудок. Но к еде совершенно не тянет. Тимофей не уверен, что готов проглотить что-то тяжелее жидкости. Возможно, он пообедает с Захаром – его присутствие разжигает в Тиме признаки жизни.

Сначала Одинцов планирует вызвать такси, неуверенный, что готов вести сам, но вспоминает, как не любит кататься в общественном транспорте, даже если на нем висит плашка бизнес-класса. Тачку, на которой за ним приезжал Иваньшин и которую пришлось бросить на улице, еще надо забрать. Она менее яркая, не так привлекает внимание, как его элитный спорткар, но Тиме, впрочем, без разницы – на такси он категорически поехать отказывается, особенно если нужно будет везти Захара обратно домой.

Не гонит, следит аккуратно за знаками, сигналами светофора – сегодня для этого требуется куда большее количество концентрации. Когда впереди виднеется здание больницы, сердце Тимофея машинально заходится в нетерпении.

Вымучив лучшую из возможных сейчас улыбок, он одаривает ею медсестру в приемной. Взбегает по лестнице на второй этаж, где расположена палата Иваньшина, шагает к двери. Распахивает на вдохе, чтобы поприветствовать Захара.

Но палата абсолютно пустая.

Тимофея пронзает липким страхом, бьет резким уколом в висок.

Он на миг зависает, думает.

– Тимофей? – голос со стороны.

Захар. Живой, явно выспался, выглядит замечательно, даже несмотря на перевязь, в которой висит для удобства рука.

Тимофей чувствует, как обмякает тело. Паника отступает, но сердце все еще шало стучит в груди. Кажется, даже скачет давление, потому что в глазах легкая дымка.

– Эй, Тима! Что… черт, обопрись на меня, – говорит Захар обеспокоенно.

Тимофей улыбается. Кажется, он едва не грохнулся от усталости, скачка напряжения, как система, которая перегрелась и чуть не лопнула, послав к чертям все верные алгоритмы работы. Тимофея почти не заботит сейчас свое состояние, он до глупости рад, что рука – та, что не ранена, – держит его вокруг пояса. Что Захар прижимает его к себе, помогая добраться до постели в палате. Захар усаживает его поверх одеяла, говорит, что сейчас позовет кого-нибудь из персонала.