Елена Рахманина - Разрушу твою жизнь

Будучи дочерью преступника, я всегда видела грань между грехами. Теми, которые я готова заработать в свою копилку, чтобы потом вариться за них в котле на нижних этажах Ада. И теми, которые считала недопустимыми.

Может быть, если бы не зависимость мамы, я относилась бы к наркоте проще. Но, видя, как она день за днём забирает близкого мне человека, теряющего свою личность, стирающего её собственными руками, словно ластиком, – не могла.

Не желала в этом участвовать.

– Меньше знаешь – лучше спишь, Цветочек. Ты же умная девочка. Не задавай лишних вопросов.

Да, я всегда была смышлёной. И представляла, что меня ждёт, если решу отказаться. Но…

– А если я не хочу? – К чему догадки. Желаю точно знать.

Владимир с ехидной улыбочкой перекатывает по рту зубочистку. Наслаждаясь ситуацией. Своей властью надо мной. Моим страхом, сочащимся из каждой поры.

Взгляд скользит по мне снизу вверх и обратно. Но в нём нет мужского интереса. Он лишь изучает, взвешивает меня, чтобы вынести вердикт.

– Он тебя убьёт, – заявляет вместо ожидаемого ответа, – и даже не поморщится. Если рассчитываешь, что Ямадаев спокойно примет тот факт, что дочка Ветрянского жила у него под боком, то зря. Не рискуй своей красивой задницей. Выполни поручение, и твоя тайна останется со мной. А если сделаешь всё гладко, я и о долгах Вики забуду.

Цепляюсь за его слова, ощущая, что он знает куда больше, чем кажется. Больше, чем мне соизволил поведать Соломон.

– Что ты хочешь сказать? – делаю нерешительные шаги к его столу, пока не касаюсь его ногами, и вглядываюсь в выцветшие светлые глаза на усохшем лице. – Что произошло между отцом и Ямадаевым?

Наркоман вольготно откидывается на спинку кресла, щурится, словно ему не хватает диоптрий, чтобы заглянуть в меня поглубже. До самой печёнки.

– Я всего лишь скромный бизнесмен, почём мне знать, что могли не поделить сильные мира сего, – Владимир пожимает плечами, однако ехидство скользит в каждом жесте. Он играет со мной, приоткрывая завесу тайны и тут же захлопывая её перед моим носом.

Опускаю взгляд, изучая грязный пол под ботинками. Времени нет. Необходимо делать выбор, иначе его сделают за меня.

Наверное, именно сейчас я осознала, насколько ничтожна моя жизнь. Насколько я в ней пешка. Разменная монета. И не имею ни возможности противостоять обстоятельствам, ни права голоса.

От этой жгучей чёрной обиды по щеке заскользила солёная, разъедающая кожу слеза. Я порывистым движением стёрла это доказательство собственной слабости и никчёмности. Остро и ясно понимая, что, возможно, жить мне осталось считаные часы.

Ведь неспроста Ветрянский вызвал именно меня на это грязное дело. Меня не жалко.

– Куда нужно доставить сумку? – спрашиваю сухим, скрипящим от напряжённых связок голосом, поднимая на него взгляд, преисполненный решимости, осознавая всю безвыходность ситуации.

Удовлетворённый моим вопросом, как знаком капитуляции, Ветрянский расслабляется в кресле. Стекает в него, словно тело, лишённое костей. Бесформенная масса, накачанная запрещёнными веществами.

– Тебе нужно добраться до города в четырёхстах километрах от столицы, – произносит и следит за реакцией, будто такое расстояние может меня спугнуть, но абсолютно всё равно, куда он меня направляет, – любым путём: поездом, на такси, на автобусе. Главное, чтобы тебя не досматривали.

Он кидает на стол листок с координатами для меня.

– Хорошо, – киваю, соглашаясь, – только я заберу маму.

– Не-е-ет, – растягивает он со смешком слова, – сначала – деньги, потом – стулья.

– Я без мамы никуда не поеду. И делай что хочешь, – смотрю устало и безразлично.

Мне ведь нечего терять. По моим глазам всё видно.

– Ну хорошо. Забирай её и сумку не забудь. Она должна быть доставлена не позднее завтрашнего вечера. Груз в ней стоит дороже, чем вся твоя жизнь. Не будет вечером сумки – не будет тебя живой. Поняла?

Я киваю, высоко задирая подбородок. Ощущая омерзение. Подхожу, забирая сумку, удивляясь её тяжести. Сколько же там наркоты? Много килограммов. Мамочки… Если меня с ней где-нибудь поймают, мне никогда не видеть белого света.

Пытаюсь собраться, взять себя в руки. С ужасом думая о том, как вытащить отсюда мать в почти бессознательном состоянии.

Закидываю на плечо свою поклажу, придавливающую меня к земле. И ударяю мать со всей силы по щекам. Она со стоном, недовольно открывает свои красивые глаза.

Смотрю на неё, не понимая, почему она выбрала не меня. Почему, когда умер брат, она отвернулась от меня. Погрязла в своей боли, забыв о том, что у неё есть ещё один ребёнок, который в ней тоже нуждается.

Наверное, я выжила тогда лишь из-за какой-то огромной, необъяснимой тяги к жизни. Вопреки всему, хотя разваливалась на части после убийства самых близких людей. Блуждая по Ледовитому океану, как отколотый от острова кусочек айсберга. Ощущая безграничную, чёрную тоску.

За годы одиночества моё сердечко успело очерстветь. А нервные окончания в нём отвалились за ненадобностью. Просто потому, что я их не использовала. Привыкнув всегда находиться на стрёме. Напряжённой. Обороняющейся. Готовой в любой момент выпустить иголки и защищаться. И боящейся впустить в него того, кто заберёт с собой последнюю его часть и навсегда исчезнет.

Вероятно, именно поэтому моё сердце открылось Шамилю, ощутив его странную заботу. А ещё безопасность рядом с самым хищным зверем в лесу. И тогда сухарик, который у обычных людей качает кровь по организму, вдруг наполнился теплом и светом. И я уже не имела возможности обратить этот процесс влюблённости. Потому что мне стали слишком сладки чувства, которыми я питалась, находясь в обществе Хозяина.

Закинув сумку и кое-как усадив мать на заднее сиденье такси, я оглянулась. Никто и не смотрел в мою сторону. Не следил. Ветрянский понимал, что я в безвыходной ситуации. Погибну, если не исполню его просьбу, в любом случае. Либо от его рук. Либо от рук Ямадаева.

Но он ошибался, если считал, что я кого-то из них по-настоящему боюсь. Я просто желаю знать правду о смерти отца и брата. А потому изменила пункт назначения, назвав таксисту новый адрес. И одолжив у него телефон, набрала знакомый номер.

Глава 7

– Да, – вместо приветствия ответили на том конце провода таким тоном, что я едва не сдала все анализы разом прямо на пассажирском сиденье такси.

– Здрасьте, – скромно чирикаю, пытаясь состроить невинную мордашку, хотя мой собеседник не видит моей пантомимы. Но мне кажется, это придаёт особо жалостливые интонации голосу.

– Вишневская, – подполковник узнает меня с лёту, – что стряслось? Я просил не звонить мне по пустякам.

– Дядь Сём, можно я приеду? – спрашиваю совсем поникшим голосом.