Яна Тарьянова - Тихая охота

– Да, – ответил Валериан. – Как новые. Помню, когда мозаики рекламными щитами закрыли – ох и жуть была. А сейчас словно в детство вернулся.

– Элверда работа, – улыбнулся отец. – Его весь город за это хвалит. Мозаики восстановили, к тому моменту на травле оленя половина кусочков смальты отвалилась. Элверд говорил, это из-за того, что неправильно отопление провели. Сейчас-то переделали. Ах, да, я же про Бранта. Не знаю, как они с Элвердом сошлись, кто первый знаки внимания оказывать начал, я их вдвоем в часовне после Дня Изгнания Демона Снопа увидел, когда они скрутки принесли. Это было после того, как вокзальные алтари открыли, только-только зимняя олимпиада закончилась. С той поры машина Элверда почти каждый день возле ворот Бранта стояла. Я не спрашивал, съехались или не съехались. Подумал – взрослые оба, сами разберутся. Пока за советом не приходят, незачем лезть. Весной я их то видел, то не видел, а на Зажинки они в часовню в брачных браслетах пришли. Да и заметно стало, что Элверд затяжелел. С тех пор живут, двух сыновей родили, дом отстроили. Отличная пара, смотришь, и сердце радуется.

То, что отец подумал о возможных визитах «лесных братьев», придало рассказу определенный вес – значит, не совсем затуманила глаза доброта. Остальное нужно было делить натрое. Детина мог притихнуть, не водить никого домой, а встречаться с боевиками на вокзале, передавать информацию или координировать поставки оружия. Куда, кому и что еще жертвовал реставратор, было ведомо только Хлебодарному. Вполне мог одной рукой ИРА деньги подавать, второй – в часовню. Чтобы успокоить смятение грешноватой души.

Валериан решил подстеречь детину по имени Брант, проверить у него документы и отправить запрос сначала в Ключеводское, а потом, при надобности, и в столичное Управление по борьбе с экстремизмом и терроризмом. Не прихоти ради, а на законном основании – члены семей сотрудников УБЭТ имели право на государственную защиту. От нехитрого подсчета – «сегодня он пришел в восемнадцать двадцать пять, завтра надо в половину шестого прогуляться по переулкам и подстеречь его возле спуска с пешеходного моста» – отвлек вопрос:

– Валерек, а ты ни с кем встречаться не начал?

От удивления горло перехватило – неужели у отца неладно с головой? Валериан помолчал, напомнил:

– Пап, я в госпитале лежал. В реабилитационном отделении по восстановлению поврежденных суставов. Из инвалидной коляски на костыли, от костылей к трости. С кем я мог встречаться?

– Мало ли… Может быть, ты с каким-то медбратом поближе познакомился. Или за врачом приударил.

«Похоже, с головой все в порядке, просто озвучил давнюю мечту, – догадался Валериан. – Немного некстати, но когда он спросил, не влюбился ли я в командира полевого отряда, которого мы выслеживаем, было еще неуместнее».

Не дождавшись ответа на свое замечание, отец продолжил:

– Я надеялся, что после госпиталя ты останешься в Ключевых Водах. Не обязательно в этом доме. Понимаю, что тебе неинтересно тесниться со стариком. Но ты бы мог получить служебную квартиру. Жить в этом же городе, приходить ко мне в гости. А ты опять собираешься в красные графства.

– Ты не старик, – вывернулся Валериан. – Еще о-го-го. Тоже мог бы начать с кем-нибудь встречаться. Присмотреть себе альфу. Играть в шахматы, вместе ходить за картошкой… бывают же всякие пристойные развлечения, необязательно устраивать оргии.

Отец рассмеялся. Потрепал Валериана по волосам.

– Я не встретил того, кто бы мог сравняться с твоим отцом. Хлебодарный забрал его на вечные поля, чтобы избавить от страданий, это было милосердием. Верю, что он смотрит на меня с небес и радуется, что я могу посвятить все силы служению. Я стараюсь помогать людям и оборотням. А ты…

– Я в рядах тех, кто противостоит злу, – напомнил Валериан. – Кто-то должен пресекать распри и останавливать фанатиков. Давай не будем ссориться. Я сто раз говорил тебе, что если найду того, единственного, кто заставит сердце уйти в пятки, сорваться в гон и молить, чтобы он родил мне детей, то привезу его сюда, в Ключевые Воды. Может быть, мы построим на участке второй дом, чтобы, как ты выразился, не тесниться. А пока я одинок, продолжу службу в Чернотропском отряде. Сейчас меня отправят на канцелярскую работу, месяца три придется перебирать бумажки – до полного восстановления. Потом переведусь на прежнее место. А как сложится дальнейшая жизнь – видно будет. Все в руках Камула и Хлебодарного.

Отец повздыхал, но больше к теме брачных отношений не возвращался. Начал расспрашивать о здоровье. Валериан отвечал, хотя это тоже было не особо приятно.

– Превращаться могу. Пока с ограничениями, велели не чаще раза в неделю. Колени почти как новенькие, только на перемену погоды ноют. Думаю, что это скоро пройдет. Левый локоть отлично, правый с хорошими прогнозами. Мне перед выпиской прокололи последний курс препарата, стимулирующего восстановление суставов, должен сработать накопительный эффект. Как я тебе говорил – три месяца с бумажками, а потом на медкомиссию. Надеюсь, что вернусь в строй.

– Я уже спрашивал, но ты не ответил, – заглядывая в пустую чашку, пробормотал отец. – Почему такие странные ранения? Только суставы. Колени и локти.

– Потому что от ранения в голову уберег шлем, а два выстрела в живот принял бронежилет, – Валериан решил, что надо сказать правду, перестать скармливать отцу недомолвки – все закончилось, опасности для жизни нет. – У меня было отравление угарным газом, сотрясение мозга и множественные ушибы внутренних органов. Снайпер развлекался, прежде чем меня добить. Стрелял по конечностям, пробил щитки. Расколол шлем – прямо перед тем, как меня вытащили из-под обстрела. Если бы не щитки – остался бы я без рук и ног. Спасибо, что вовремя погрузили в санитарный вертолет, а потом из госпиталя в столицу переправили. Часть пуль были отравлены.

– А я получал короткие официальные отписки.

– Пап, ну ты бы все равно ничего не смог сделать, – Валериан обнял отца, забрал пустую чашку. – Рассказали бы тебе сразу, и что? Лететь в столицу смысла не было, ко мне не пускали. Как только выписали, я сразу к тебе приехал.

– Ты не согласишься остаться, даже если я встану на колени, – привалившись к его плечу, подытожил отец.

– Пап, мое место там, – ответил Валериан, чувствовавший себя крайне неуютно. – Я должен ехать.

Весь оставшийся вечер он старался быть хорошим сыном. Вымыл посуду, отдраил хрустальные вазочки из «горки» в зале, навязал три дюжины скруток из сухоцветов и боярышника, перехватывая красными шерстяными нитями. Когда дары Хлебодарному были сложены в корзинку и прикрыты вышитым полотенцем, отец спросил: