Ника Маслова - Стеклянный принц

– Ты думаешь, я притворяюсь? – спросил Рами.

– Я думаю, что вы решили сделать меня мишенью за испытанную когда-то боль, в которой вините моего отца. Даже если не упоминать о справедливости, это попросту глупо. Я лично не сделал вам ничего, и внутри себя вы это знаете. Глумление над невинным вас не исцелит. Но вы всё равно, как круглый дурак, мстите мне, унижая, смеясь надо мной. Но при этом вы унижаете ещё и себя. И тех, кто наделяет вас высоким званием друга и почти брата. Супруг короля не вправе вести себя так. Вы сын благородного лорда, вы должны были получить соответствующее воспитание. А вы ведёте себя…

– Как? – Рамиэль скрестил руки на груди, и Ариэль понял: его слова достигли цели.

– Как человек, забывший заветы отцов, своими поступками унижающими свой род. Как жестокий насмешник. Как шут. Как рычащий на привязи пёс, лишённый возможности укусить ненавистника и потому лающий очень громко.

Рами ударил его. Ладонью по лицу, как… как разгневанная приставаниями ухажёра девица. Правда била не женщина, так что Ариэль с обожённой хлёстким ударом щекой и звоном в ухе не удержался на ногах и упал на кровать.

– Рамиэль, – судя по всему, полным именем Люцифер называл приятеля лишь в особых случаях. – Думай, что делаешь.

Ариэль повернул голову к Феру, заговорил, оставаясь лежать в присутствии короля:

– Не останавливая его, не приказывая умалить пыл и держать язык на привязи, вы, господин, разрешаете это всё.

Он намеренно использовал обращение, которое вчера вечером король потребовал от него.

– И вы обманули меня. Я бы ни за что не дал согласия стать его мужем. Уж лучше с настоящей собакой, чем с ним.

За такое лорд Дэфайр на неделю посадил бы его на воду и хлеб. Не за оскорбления, а за вырвавшийся гнев, уродливый и яростный, пожирающий собой всё благоразумие, за огонь эмоций, жгущий всё тело изнутри.

– Хочешь на деле узнать, как бывает с собакой? – прорычал пёс.

Фер взял его за руку.

– Остановись. Он и так уже испуган.

Ариэль захохотал. Во что превратилась его проклятая жизнь!

Его трясло, когда Рами сильными ручищами потянулся к нему, заставил сесть, прислонившись спиной к его голой груди. Он всё ещё смеялся, когда король налил в кубок вина и самолично вынудил выпить всё до дна. Затем они оставили его, и Ариэль, раскинув ноги и руки, будто морская звезда, лежал на мягкой кровати, смотрел вверх, на богатую вышивку балдахина. Грудь поднималась и опускалась, словно волны в шторм, кровать под спиной сильно качалась. Шли минуты, текли слёзы из глаз, над которыми он оказался не властен, всё тише и тише, пока стихия не превратилась в полный штиль. Волосы на висках промокли насквозь, ему бы стыдиться пролитых слёз, а он думал о том, что, пока мучители оставили его одного, мог бы поискать пути спасения, да хоть прыгнуть в окно. А он не сделал ничего. И не сделает.

Он сел, и только тогда узнал, что у его слабости имелся свидетель. Ариэль считал, они оставили его одного, он слышал их разговор, ведущийся в другой части покоев, шум отодвигаемой мебели, шорохи. Как он пропустил появление Рами в спальне, как он позволил рыжему псу сидеть и наблюдать за его муками? Как-то. Он потерял перед ними лицо.

– Насладились сполна? – спросил он, глядя Рами в глаза. Голос звучал тихо, будто он сильно устал. И правда – он устал так, что хотелось вновь упасть на мягкую и удобную кровать и спать там беспробудно.

– А ты успокоился?

– Да, – ответил Ариэль и скривил уголок губ в подобии насмешливой улыбки, – мой будущий супруг.

Рами не поддержал издевательски-шутливый тон. Он сидел, смотрел на Ариэля с выражением, больше свойственным Феру. Он оделся и больше не пугал видом мощного тела. Он не смеялся. Походил больше на человека, чем на то скалящегося, то виляющего хвостом пса.

– Я не понимаю вас, – сказал Ариэль. – У меня нет выхода, или тюрьма-смерть, или брак и ребёнок, но вы свободны. Вы могли бы выбрать в супруги человека по сердцу, родить с ним детей, жить в согласии, счастливо до конца своих дней. Желание властвовать настолько сильней? У меня никогда не было выбора. Но у вас он есть. Так зачем превращать свою жизнь в уродство в паре с ненавистным человеком?

– Я делаю это для Фера. Он решил, что твой род не должен угаснуть, что нужна новая ветвь. Он хочет посадить твоего сына на трон. Чем ты недоволен? Ты должен поклониться в ноги за его щедрость, – так же тихо, словно он тоже очень устал, сказал Рами.

Лорд Дэфайр бы сказал, что Ариэль получил лучшее предложение из возможных. Что разумней его принять. Ариэль так и сделал, он не спорил, он даже согласился с Рами в мужьях, но сердце, его словно выбросили с борта корабля, и оно погружалось всё глубже и глубже, туда, где холод и вечная тьма. Оно даже билось медленно.

– А вы? Вы смогли бы пережить превращение в омегу?

Ариэля удивило, что Рами ответил честно:

– Нет. Я бы не смог. Я бы убил себя. Моему роду повезло, что мой старший брат и наследник гораздо сильнее меня. Он заплатил своим телом за благополучие осиротевшей семьи. Нашего отца казнили, как и многих, и я не уверен, что был хотя бы донос. Смешно, как мой отец всегда восхвалял твоего – и умер от его же руки…

Ариэль уже пожалел, что спросил.

– Твой отец привёл приговор в исполнение лично. Два приговора: на смерть и на жизнь. Я видел, как это происходило, не всё, часть. Не смог смотреть, сбежал… У него уже дети, трое. И он их любит, что меня до сих пор поражает, зная, как он их получил. Особенно старшего.

– Пожалуйста, – тихо сказал Ариэль и склонил голову. Он не знал, о чём просит, но Рами-пёс его понял.

– Нет уж, слушай до конца. Мой старший племянник – твой сводный брат. Двое других – от назначенного в мужья моему брату урода. Мне тяжело на них даже смотреть. А мой святой всепрощающий брат их всех любит: и детей, всех, даже выблядка твоего отца, и своего мужа, принявшего его в дар со всеми титулами и родовыми землями. Представляешь, он этого урода безродного любит и заставил меня поклясться сохранить ему жизнь. Все мои братья, двуполые, стали омегами и уже пристроены. И тоже говорят, что довольны всем и любят своих уродов-мужей. Я единственный избежал этой участи – меня всего лишь забрали в армию, служить на двадцать пять лет, без права досрочного освобождения. И знаешь, что я думаю, принц? Мне лично чертовски повезло, а вот моим братьям – нет. Их больше нет, на их месте кто-то другой, только внешне похожий. Ты бы знал, каким был мой старший брат. Красивенный. Вдвое больше меня. Мог молодой дуб вырвать с корнем. Мог уложить быка одним ударом кулака. Он и сейчас это может, но не нуждается в этом, ходит за своими детьми, даже днём уединяется в спальне со своим мужем. Говорит, они живут душа в душу… Лучше б врал, но я слышал его довольные стоны и видел дурные глаза. В них от того альфы, каким он был, ничего не осталось.