Ника Маслова - Стеклянный принц

Ариэль чувствовал, что Рами возбуждён. Ягодицы горели огнём от соприкосновения с его напряжённым членом, несколько слоёв ткани были слишком слабой преградой. Ариэль вырвался, откатился, приподнялся на четвереньки, собираясь встать с кровати, и застыл в ужасе.

Только что находившаяся в его теле без признаков движения игрушка вновь ожила и подарила ему первый толчок: осторожный, тягучий и очень медленный. За ним пришёл второй – чуть быстрей.

– Да, – подтвердил его опасения Рами, – тебя ждёт долгая ночь.

И только тогда Ариэль осознал, что в словах о том, как ломают альф без магии: «Пару недель без перерывов под любым, у кого стоит…» – главными были: без перерывов.

Ариэль лежал на кровати, отходя от последнего, сильнейшего за всё время пытки оргазма, казалось, вытянувшего из него остатки души. Кроме пота и слёз бесконечному наслаждению ему нечего было отдать – он не считал, сколько раз кончил насухую, стеная, крича и содрогаясь всем телом в изматывающих спазмах. Они уходили волнами, нутро мелко тряслось, пот покрывал кожу от макушки до пальцев ног противной липкой плёнкой, волосы и сбившаяся до талии сорочка промокли насквозь. И простыни под ним, кажется, тоже стали влажными. Несмотря на открытые настежь окна и холод осенней ночи, тело горело, будто его сжигали живьём на костре.

На дворе давно потемнело, на небе зажглись звёзды, в вышине сияла серебристым светом луна. Ариэль смотрел сквозь стрельчатый проём окна на её острый серп, заставляя себя оставаться в сознании. Он не совсем понимал, то ли луна качается на небе, словно парусник на волнах, то ли – кровать, поднимая и опуская его в ритме глубокого дыхания, оседающего горьким пеплом на пересохших губах.

– Я не могу больше, – удалось наконец сказать то важное, что заставляло оставаться в сознании. – Прошу тебя, хватит.

Над Ариэлем нависло хорошо различимое на фоне темноты балдахина лицо, растрепавшиеся волосы свешивались вниз и самыми кончиками, то ли щекоча, то ли лаская, касались Ариэля. Свет горящих свечей превращал их в мерцающие золотые нити. За них хотелось ухватиться, но Ариэль не имел сил даже руку поднять.

– Ну-ну, милый, ещё заплачь мне тут, – Рами сказал это без всегдашней улыбки. Похоже, его тоже чертовски утомила эта безумная ночь. – Радуйся, глупыш, всё почти закончилось, осталось чуть-чуть. Ты молодец, но надо ещё чуть-чуть потерпеть.

Эту присказку Ариэль уже, кажется, в третий раз слышал.

– Я не могу, – его голос жалко дрожал. По вискам текли горячие слёзы.

– Ну конечно, ты можешь. Ещё чуть-чуть.

Неумолимый палач поднёс к губам Ариэля кубок с разбавленным вином. Терпкое и сладкое, оно освежало и помогало забыться – Ариэль в жизни столько не пил. Наверное, встав с кровати, он бы не смог устоять на ногах. Он лежал, а вокруг всё кружилось. Рами помог ему приподняться и придерживал его голову всё время, пока губ Ариэля касался холодный металл.

– Ещё глоточек. Тебе не повредит, давай, нужно ещё расслабиться.

Ариэль застонал, когда измучившая его игрушка вновь пришла в движение. Медленно, невыносимо медленно она совершила первый толчок и сократилась, чтобы вновь начать расти в толщину и длину.

– Опять начинается, – сказал Рами устало и убрал кубок подальше, на столик у кровати. Мерцающий тёплый свет и сражающиеся с ним тени превратили его обнажённую мускулистую спину в произведение искусства.

Ариэль от неё глаз не мог отвести. А когда Рами повернулся лицом – от его широкой мускулистой груди. Какая мощь крылась в человеческом теле, какая потрясающая красота. И как легко было свести разум с ума, заставить восхищаться и желать мучителя-альфу.

– Не нужно бороться с собой, – шептал искуситель. – Расслабься и получай удовольствие. Всё здесь сделано для того, чтобы ты этого захотел. Позволь себе захотеть.

– Я не могу. Я не хочу. Я всё это ненавижу, – Ариэль говорил прерывисто, от наслаждения, приносимого его телу искусным пыточным инструментом, закатывались глаза.

– Ты можешь. И ты уже хочешь. Я же вижу твои глаза. Коснись меня. Я разрешаю.

Демон-искуситель мог говорить что угодно – Ариэль себе желать его не позволял. Но желание росло в нём, пульсировало, растягивало его. Оно лишало соображения, гордости, стыда. Ариэль боролся с ним – и проигрывал, каждый раз сдаваясь всё быстрее и отдаваясь похоти всё бесстыднее и откровеннее. Теперь он не пытался вытащить из себя игрушку, теперь он опускал руку вниз, чтобы ласкать себя. Сейчас он не пытался прикрыться – он позволял смотреть на себя, лишившегося гордости, выгибающегося, подбрасывающего вверх бёдра, отдающегося несуществующему любовнику. Он позволял бесстыдно смотреть на себя обнажённого, не одёргивал сорочку, разводил ноги и громко стонал.

Когда он так делал, в потемневших глазах Рами разгорался огонь, его грудь бурно вздымалась, вены вздувались, и он ругался сквозь зубы, ворчал, что нельзя быть таким горячим, что это пытка, что он дурак, что вызвался добровольно её терпеть. Ариэль видел, как блестела кожа Рами в свете свечей, чувствовал острый запах его пота и мускусный – возбуждения. Его удивляло только одно – почему Рамиэль удерживался от прикосновений? Почему позволял магической игрушке делать то, что – более чем очевидно – страстно хотел делать сам?

От измученного сладостной пыткой Ариэля Рами не отходил ни на миг, переживал вместе с ним каждый из бессчётных оргазмов. Несколько раз ему пришлось позаботиться о себе – и он сделал это на той же кровати, запустив руку в штаны, с громкими бесстыдными стонами.

«Ты слишком горяч», – жаловался он, жадно лаская себя, и смотрел на выгибающегося на простынях Ариэля.

Непристойно для лорда. Постыдно. Ужасно.

У Ариэля от вида кончающего Рамиэля горело лицо и, милосердные боги, он не мог не думать о том, как бы это было с ним. Он не хотел. Но терзался от болезненного любопытства до спазмов внутри и обессиленных стонов.

Да, он знал, что с ним творят. Он понимал, что в нём всеми способами, включая сладкое вино, вызывают желание отдаться. Он сопротивлялся, но что он мог сделать? Он будто оказался на лодке без вёсел в грозу. Его несло течение и ветер, его затягивало в смертельно опасный водоворот, и он ничего не мог сделать для собственного спасения. Он мог гневаться, мог кричать, мог петь молитвы, но никакие мысли и слова не удержали бы слабое тело над бездной.

Он пал. Разбился вдребезги, когда, измученный пыткой, потянулся к единственному живому человеку рядом – трясущимися ладонями коснулся гладкой упругой кожи, губами потянулся к губам, открыл рот, впуская чужой язык, позволил себя ласкать. Когда рука Рами скользнула вниз по его груди и животу, легла поверх болезненно твёрдого члена – Ариэль закричал от восторга, потому что не мог не кричать. Внутри собственные вопли казались оглушительными, снаружи – хриплыми и едва слышными. Он задыхался, не в силах вдохнуть, он умирал, пока Рамиэль его целовал, и он кончил так, что у него в голове помутилось, и перед глазами померк белый свет.