Alexander Maximoff - Тентаклеведение. Девять ударов

Поднявшись, она стянула Сашу со стула и поставила на ноги. Для него было новостью, что женщины могут вот так запросто обращаться с мужчинами: Мария уложила Сашу на пол, и, присев над ним в необычной позе, на корточках, слегка приподнялась и, направив член себе вовнутрь, опустилась немного глубже. Мария неглубоко приседала, и широкое, жа́ркое и влажное влагалище нанизывалось то чуть дальше, то почти совсем отпускало. Это гимнастическое упражнение исполнялось до такой степени легко и естественно, что тотчас же становилось ясно: оно даётся ей безо всякого труда. Её руки опирались локтями на колени, а пальцы быстро поглаживали сквозь бюстгальтер соски, которые набухали и оттопыривались прямо на глазах. Вслед за тем она освободила лямки и приспустила чашечки, обнажив здоровенные, устрашающие арбузы. К счастью эта, вероятно, искусственная грудь, несмотря на свой гигантский размер, не отвисала, а торчала вперёд двумя чересчур правильными полушариями. Вообще, для Саши было приятной неожиданностью, что, невзирая на возраст, тело Марии оказалось налитым и спортивным. Она приседала, лишь пары сантиметров не достигая своим задом до лобка (она вообще до сих пор ни разу не задела Сашу ни одной частью тела, соединяясь с ним исключительно гениталиями). Попутно она играла с клитором и часто теребила соски. Саша лежал и наслаждался. Он не знал, сколько длилась эта ритмичная бесконтактная скачка, наверное, полчаса, не меньше. Он почему-то не мог кончить, но вот Мария густо задышала, склонилась над ним и поцеловала в губы. Саша почувствовал, как едва заметно раз семь или восемь сократилось её нутро, она опустилась ягодицами почти к самому лобку, так, впрочем, ни разу не коснувшись его ничем, кроме своей вагины, и замерла.

—Сашенька, а у тебя на удивление твёрденький устойчивый долгоиграющий хуёк. Мне нравится!

—Мария…

—Маша, Сашенька, Маша.

…

—Сашенька, не можешь кончить? У Машеньки всё раздолбано всякими нехорошими Андреями? Сейчас будет потуже, – она дотянулась до бутылки с растительным маслом, плеснула на руку и, привстав, обильно смазала его ствол, после чего присела и приложила остриё к своему анусу.

Саша во все глаза наблюдал, как она ме-е-е-дленно начинает опускаться, пронзая свою круглую тёмную дырочку. «Ах вот для чего это нужно», – сообразил Саша, когда его накрепко стиснула узкая гибкая кишка, её объятия были нисколько не похожи на мягкие тёплые поглаживания вагины. Его словно выдаивали мощными движениями, почти отпуская, когда масляный ствол показывался из ануса, а потом вновь и вновь надевая на член десять эластичных резиновых колец. Мария приседала не равномерно, а явно совершала эти упражнения по определённой схеме: несколько раз впускала в себя лишь головку, а затем одним-двумя длинными-предлинными движениями выдаивала его ствол. Обыкновенно бесшумного Сашу будто бы подменили: поверхностное прерывистое с присвистом дыхание, сжимающиеся в такт движениям Маши ягодицы, блеск в глазах в полной мере обнажали его удовольствие.

—Подожди, я повернусь. – Маша пересела к нему спиной. Теперь он видел перед собой крупные ягодицы и очень близко – анус, который мучительно старался выдоить его дотла. Стало очевидно, зачем она поворачивалась, когда она оттянула вверх мошонку: прохладное и скользкое растеклось по промежности, и он, напряжённо замерев, ощутил пальчик, разминающий круговыми поглаживаниями анус. Саша похолодел и одеревенел, ожидая продолжения.

—Успокойся, Сашенька. Не бойся! Мы ещё подмажем и слегка помассируем. Не больно?

—Пока нет, – сдавленно прохрипел Саша.

Ягодицы перед ним размеренно пожирали его член, а масляный пальчик всё сильней и глубже разминал попку. Позже, видя, что ничего страшного не случилось, Саша почти совсем расслабился. Маша добавляла масла и мало-помалу входила всё дальше. Оказалось, что это ни капельки не больно, но и ничего особенно приятного в этом не было тоже до тех пор, пока она не надавила на какой-то такой источник безумной сладости, что Саша впервые в жизни застонал, как девица.

—Ма… Ма… Ша… Ой, что это?

—Проста́та. Сейчас будет вообще замечательно, – она ритмично массировала в глубине ануса, надавливая на переднюю стенку, а тазом всё ближе подъезжала к сжавшимся в комок и наливающимся нестерпимым зудом яйцам, которые легко щекотала и поглаживала свободной рукой.

—Ма.. Шень.. Ка-а-а…

—Вот, как ты заговорил!

—Да-а-а. Хорошо. Это зна… чит… что… я голубой?

—Всех вас одно и то же волнует. Это значит, что все голубые. Простата-то у каждого мужика есть! – Маша предугадала приближающуюся эякуляцию по сжимающимся яичкам, стиснула их, усилила нажим и темп.

—Ох. Ох. Да… Ма… Ма… Ша… Да! Ох!

—Какая я тебе мамаша?! Давай не бойся, расслабься, отпусти себя! Ножки в коленках согни … Да, так. Вот тебе два пальчика, мальчик мой! Хорошо, мой милый?

—О-о!.. О-о!.. О-о!.. Ой!.. О!.. О-о-о! О-о-о-о-о-о-о-ох!..

Саша, как многие мальчики, открыл для себя онанизм лет в двенадцать и вплоть до этой самой минуты думал, что знает про оргазм всё: эякуляция – это такое напряжение, как до мочеиспускания, а далее – щекотный зуд и освобождение, разве чуть сильнее. Но теперь перед глазами пульсировали белые точки, его словно взорвало несколькими сладостными всплесками, яички на секунду стали центром вселенной, а член извергнулся в задний проход Марии с блаженной истомой.

—Машенька! А-а-ах… Спасибо большое! Уффф… Иди ко мне… Как хорошо!..

Когда они, вымывшись и одевшись, сидели за столом, Маша серьёзно попросила:

—Пообещай мне одну вещь.

—Какую?

—Ты, может, найдёшь рано или поздно свою любовь. Так ты ей ничего не говори. Время от времени будем встречаться… Трахайся со мной хоть изредка! Пожалуйста!.. У тебя такой удобный пенис… И никто так спокойно не лежит, ты – просто прелесть! А если нет, мне будет очень тоскливо. Не переживай насчёт измен и прочее… Это всё неважно. С тобой мне было как никогда хорошо, а тебе, похоже, – со мной, а с другими этого ни у тебя, ни у меня не выходило. Судя по всему, ни разу. Так ведь? А любовь твоя никуда не денется. Понимаешь меня?

—Да, конечно.

—Обещаешь?

—… да…

* * *

Шли недели… Саша с Алисой постепенно помирились, хотя поначалу перестали даже разговаривать. Сашу раздирала дикая ревность, он постоянно вспоминал эти фразочки: «оглушительно хорошо», «замечательный член» и «как будто трактором переехали». Уязвлённое самолюбие грызло изнутри, а в горле появился горький комок, который никак не хотел уходить. Его то и дело тревожили видения, в которых его Лисонька жарко обнимала то Андрея, то Макса, то безымянного доктора… В груди скреблись острые коготочки. Про Марию жена, видимо, не догадывалась, а, скорее всего, просто не могла представить своего столь юного мужа в объятиях едва ли не вдвое старшей женщины. Сам Саша отчего-то не считал свою неверность чем-то существенным, легко оправдывая себя обстоятельствами. Алиса по-своему жалела Сашу, и когда он в порывах какого-то непонятного ей мазохизма начинал выведывать подробности её измен, говорила, что, в общем-то, и не запомнила почти ничего, отвечая односложно и без деталей. Но он от этой недосказанности, наоборот, фантазировал себе самые жаркие сцены, а «даже не запомнила» относил на столь высокий градус чувств, что аж захлёбывался ревностью и съедал себя изнутри. В кровати он теперь вёл себя так: ложился на подушку, закинув руки за голову, и лежал, уставившись в потолок. Алисе казалось, что это – жест презрения, о чём она ему так прямо и заявила.