Юрий Аракчеев - Поиски Афродиты

– Вот это да! Ну, вы даете, вот это я понимаю, а что ты, Костя! – кричит Антон и громко хохочет.

Это я слышу словно сквозь вату. Голова кружится, возвращаясь на свой стул, я чуть не падаю. Господи, что это? Как надо? Как правильно? Боже мой, Боже мой… Лора! Я ничего не понимаю, Лора…

Но еще карты. Игра «в дурака». Предложил Антон – чтобы тот, кто выиграет, целовался, с кем хочет. Ясно. Я играю машинально, как заведенный. Ступор какой-то. Ничего не понимаю… Ни я, ни Лора не выигрываем ни разу.

Время заполночь, и Косте, как выясняется, наконец-то пора. Как потом сказал Антон, Костя женат, у него дочка маленькая родилась недавно, а спецсеминар, на который он, якобы, пошел сегодня, давно должен бы кончиться. Надо ему бежать, чтобы успеть на метро. И к жене с дочкой. С неожиданным проворством Костя ловко выскальзывает из комнаты, слегка прищемив дверью свой пухлый портфель.

А мы остаемся втроем.

– Ребята, я правда останусь у вас, хорошо? – растерянно говорит вдруг Лора. – Мне далеко ехать, опасно… Юр, у тебя есть раскладушка?

Я не успеваю ответить.

– Ну, что ты, Лариса, конечно, мы только рады будем! – орет Антон. – Зачем раскладушка, мы и на тахте поместимся, не подеремся. Стели, Юра!

Лора стоит посреди комнаты, растерянно и покорно смотрит.

– У вас есть брюки какие-нибудь спортивные? – спрашивает наконец.

– Юра, поищи ей брюки, – командует Антон.

Я принимаюсь искать. И нахожу. Лыжные.

– Пойдет? – спрашиваю машинально.

– Если других нет, то пойдет…

Улыбается.

Трикотажную кофту свою она снимает сама. Антон аккуратно стягивает с нее и бюстгальтер.

– Какая грудь у Ларисы, ты посмотри, какая отличная грудь! – с искренним восхищением говорит он, и я смотрю.

И в полумраке комнаты, в слабом свете уличных фонарей вижу это нежное чудо – два округлых, словно светящихся холмика с заострившимися, торчащими вверх сосками. А большая смуглая рука Антона ласкает Лорину грудь. И я вижу, как восставшие, возбужденные соски упорно проскакивают между пальцами.

А Лора смотрит на меня смущенно. И гордо…

Потом мы лежим на тахте: Лора посередине, Антон с внешнего края, а я у стенки. И вдруг осознаю, что целую Лору поочереди с Антоном. Ощущаю время от времени, что творится что-то нехорошее, наверное… Но это же так приятно! И самое, самое главное: ведь ей нравится! С ее стороны нет никакого протеста! Нежность, покорность… Она волнуется, дышит часто, и я целую ее заботливо, бережно, нежно, я стараюсь, чтобы получалось как можно лучше. Я так хочу ей добра! И она с такой готовностью отвечает… Боже мой, Боже мой…

– Мы… осторожненько… Ладно? – тихонько вдруг говорит Антон Лоре.

Что такое? Я не понимаю. А Лора вздрагивает, я чувствую. Но молчит. О чем он? В голове у меня абсолютная муть. Но ощущаю вдруг, что кто-то из них дрожит мелкой дрожью. Лора? Антон?…

О, Боже мой. До меня доходит, наконец, и я вижу: она согласна! Это совершенно ясно. Она согласна и она ждет – молчит. Дело, выходит, за мной? О, что же делать… Словно вихрь подхватывает меня, мне плохо, голова идет кругом. Лежу неподвижно во мраке, страдаю. Молчу.

И тут Антон встает:

– Я сейчас приду… подождите минутку.

Выходит в коридор.

Что происходит со мной? Не думая, не рассуждая – головой в омут! – я вдруг поворачиваюсь к Лоре, зарываюсь лицом в ее грудь, так исцелованную уже нами, в ее нежную, полную, такую податливую, такую прохладную грудь. И она обнимает меня. Нежность, непонятное чувство вины, радость, горечь… Я не хочу, не могу думать – целую в исступлении ее шею, губы, глаза, волосы. И она отвечает мне. И, наверное, слезы у меня выступают. Но – вот удивительно! – тело мое вдруг становится гибким, послушным, оно оживает – исчезла скованность! Она обнимает меня нежно, прижимает к себе, я теперь чувствую себя сильным, любимым, добрым. Я люблю ее!

Но входит Антон.

И словно мгновенное пробуждение – трезвость. Что? Что происходит?…

Антон ложится, тахта тяжело оседает под ним. Он опять поворачивается к Лоре и пытается целовать. Но что-то, очевидно, теперь не так.

– Кажется, что-то произошло? – говорит он и с подозрением смотрит то на меня, то на Лору.

Я молчу, я не знаю, что сказать. И правда не знаю. Сумбур в голове полный.

А Лора вдруг тихо говорит мне:

– Юрочка. Ты не целуй меня, а то может случиться что-то очень нехорошее. Не целуй меня сейчас, хорошо?…

Я не понимаю, почему она так и только киваю послушно.

Но она вдруг поворачивается ко мне. То она лежала на спине, соблюдая наше с Антоном равенство, но тут вдруг решительно поворачивается ко мне. И обвивает мою шею руками. И шепчет на ухо:

– Какой ты хороший…

Я?! Хороший?! Сердце колотится оглушительно, я в полном трансе опять. А Лора приникает всем телом – и грудью, и животом, и ногами своими. Я взлетаю… Никогда, никогда ничего подобного…

– Какой ты хороший, – повторяет она и прижимается лицом к моему лицу.

А потом вдруг осторожно, мягко просовывает руку под ремень моих брюк (да-да, я даже и не снял их тогда – стеснялся!). Ее нежная рука охватывает мою распаленную восставшую плоть, я чуть не задыхаюсь от острого, мгновенного блаженного чувства – словно вихрь подхватывает и несет, сердце выпрыгивает из груди. Взрыв! Разрядка!… Финал.

– Милый мой, – говорит она тихонько, ласково, а у меня все еще бурная, блаженная разрядка толчками.

Она нежно помогает рукой… Мокро, скользко, приятно и почему-то совсем не стыдно.

А потом мы уснули.

Проснулся я первым. Едва открыв глаза, увидел на подушке перед собой лицо Лоры – спящее, ставшее во сне мягче, роднее. Красивое очень, словно с обложки яркого иностранного журнала. Наполовину прикрытое черными волосами. Повернутое ко мне… Я не успел как следует разглядеть его – глаза приоткрылись. Голубизна вспыхнула между ресницами, пухлые губы тотчас растянулись в улыбке. Она пошевелилась, и тут я вспомнил, что одна ее рука всю ночь обнимала меня. Она и сейчас уютно покоилась на моем бедре. Сложные во мне были чувства. Но несмотря ни на что звенящая радость пронизывала. Странное ощущение: как будто бы раньше вокруг было холодно, а теперь стало тепло. Как будто холодные руки и ноги мои отогрелись.

Проснулся Антон.

– Ну, что, голубки, пробудились? – громко говорит он, потягиваясь.

Стыдно перед ним, но я чувствую благодарность: кажется, он простил. Простил это наше «предательство». Я по-прежнему в полной растерянности, но теперь мне почему-то легче.

Антон первым соскакивает с тахты, натягивает брюки (он-то, в отличие от меня, их снял…) и бежит умываться. Лора просит отвернуться и начинает одеваться тоже.

– У тебя есть тряпочка или вата? – спрашивает она.

Я даю чистый носовой платок. Она поворачивается спиной, чуть-чуть наклоняется. Ее рука с платком ныряет вниз… Мое сердце сжимается…