Юрий Аракчеев - Поиски Афродиты

Антон входит, когда она уже причесывается перед зеркалом. А я, облачившись в белую свою рубашку, сижу на тахте и смотрю. Я все еще ничего не понимаю, плыву. Но как бы со стороны вижу себя не случайно в белой рубашке. Именно в белой. Антон отправляется ставить чайник на кухню, а Лора подходит ко мне и прислоняется лицом к моему лицу. Родная…

– У тебя есть записная книжка? – спрашивает она.

Я даю. Она записывает свой телефон. Рабочий. Читаю: Баринова. Лора Баринова. Я сижу, не в силах пошевелиться.

Они наскоро пьют чай и уходят. Им на работу вместе.

Некоторое время я по-прежнему сижу на тахте неподвижно. То и дело в груди возникают спазмы: то радость рвется наружу, то жжет печаль. Хочется и смеяться, и плакать. Странная какая-то, дурная истерика. Наконец, горячая нежность к ней затопила все, и на глаза наползают слезы. Такая красивая, Боже мой, такая нежная и пылкая… Неужели?…

Днем мне предстояло ехать в один из детских садов, договариваться о съемке. Съездил, договорился. А потом стал звонить Лоре.

Первый наш разговор прекрасен – по инерции ночи. Я таял от нежности, я не сомневался, что то же самое происходит с ней. Правда, она сказала, что не может сегодня – «Сегодня мы будем отдыхать, да?» – а вот денька через два-три… Тон ее, конечно, был не тот, что ночью («Какой ты хороший…»), но это понятно: она ведь на работе, среди людей.

И я был среди людей тоже. Во второй половине дня предстояло идти на очередной «творческий семинар» в институте.

Удивительно не только то, что вечеринка, на которой мы познакомились, была в день рождения моей матери. Но – к тому же еще! – как раз накануне я побывал в редакции одного из молодежных журналов, где понравился мой очерк об Алексее Козыреве – его хотели как будто бы напечатать даже, сам заведующий отделом его одобрил, но особой надежды не было: зам главного редактора был как будто бы против… Но зато заведующий отделом предложил мне интереснейшую работу: написать проблемный очерк о преступности несовершеннолетних! Дело в том, что в последнее время преступность в нашей прекрасной стране сильно выросла и особенно как раз в среде молодежи, и особенно – среди совсем молодых. И – опять особенно! – участились случаи изнасилований… Вот на это, последнее, и просил обратить ОСОБЕННОЕ внимание зав отделом… Странным – и знаменательным! – казалось, что он поручил это мне.

Мне, едва перешедшему порог мужской зрелости. Мне, только еще вступающему в великую и прекрасную Страну Пола. Мне, пока еще совершенно беспомощному перед великой магией Красоты…

Дали соответствующее направление из журнала, я тотчас связался с ЦК комсомола, там тоже дали бумагу, к тому же познакомили с «материалами», а еще заведующий отделом ЦК звонил в отделения милиции, прокуратуры, даже в тюрьму. Чтобы меня принимали и давали нужную информацию. Я начал погружаться в это мрачное, бурное море – множество судеб раскрылось передо мной… А одновременно и сам был как бы не совсем в рамках закона, ибо занимался «подпольной» фотографией в детских садах, официально нигде не работал (что считалось у нас тогда почти преступлением), а на вечеринке, которая состоялась у нас буквально на следующий же день, чуть-чуть не произошло то, что было бы, положим, не изнасилованием, однако «групповым» все же… В дальнейшем, знакомясь с судебными и следственными делами в прокуратурах, милициях, я понял, как все это запросто: достаточно было бы Лориного заявления, к примеру, о том, что нас было с ней двое – а сначала и вовсе аж трое, – чтобы… Многие вполне невиновные, как мне думается, ребята пострадали от того, что сначала, как будто бы, все было по согласию с девичьей стороны, а потом кто-то из родственников ее накрутил, или она сама передумала…

А тем временем Гагарин уже побывал в космосе, русское слово «спутник» стало международным, по всей стране сеяли кукурузу, осваивали целину, время наступления коммунистического счастья было объявлено – 1980-й! – к этому году каждая семья будет жить якобы в отдельной квартире! – а пока строили блочные и панельные пятиэтажки и девятиэтажные башни (потом их назовут «хрущёвками»). Хрущев торжественно посетил Америку, уже состоялась первая американская выставка в Москве и Международный фестиваль молодежи, кое-какие фильмы и книги стали проникать сквозь «занавес», опубликованы первые вещи Александра Солженицына… А милиция уже не справлялась с преступностью, ей помогали дружинники-общественники, шефы-комсомольцы воспитывали «неблагополучных детей», преступность сильно помолодела, и цифры ее неуклонно росли…

Мы с Лорой встретились дня через три – договорились по телефону, я ждал ее в скверике, неподалеку от Академии. Пришла, эффектная и прекрасная, и мы тотчас поехали ко мне на автобусе. Это была ошибка – надо было на такси, потому что в автобусе будничная толчея, и на мою красавицу недоуменно и нагло смотрели. Комната моя тоже утеряла при свете дня хотя и убогую, но все же романтику поза-позавчерашней ночи. И все же…

В этот вечер и ночь я испытал то, чего пока не испытывал никогда. Она стонала, кричала, и она оправдывалась передо мной за это:

– Я давно не была с мужчиной, понимаешь… Не хочется ведь с кем попало, правда?

Я верил…

Но вообще-то получилось у меня не совсем хорошо. Слишком волновался, слишком нравилась она мне. Слишком потерял голову. Слишком. Весь мой прошлый опыт полетел к чертям, да и какой он был, опыт? Словно первая женщина она была у меня! Того, что я достиг в победный вечер с Раей, не было и в помине – я абсолютно не ощущал себя умелым, уверенным, – хотя, с другой стороны, как бы прикоснулся к миру, о котором раньше лишь подозревал. Мы словно плыли в огненном вихре, мы взлетали в многоцветное феерическое – космическое! – пространство, наше единение, слияние казалось полным, неразрывным, счастливым, ее стоны и крики были божественной музыкой («Песнь Песней!»). Только в снах у меня бывало нечто похожее, да и то не в такой степени. И все же… Настоящего финала у нее, по-моему, так и не было, хотя и подошло очень близко.

– Это даже хорошо, что так, – сказала она, словно оправдываясь. – А то сердце могло бы не выдержать.

А меня обожгло горечью: не смог! Не выдержал…

Говорила она нежно, заботливо, как-то по-матерински. И все же в меня заполз холод. Так и не научился! Беда…

Вторая встреча состоялась лишь недели через две – несмотря на мои звонки и бесконечные ожидания. Она ссылалась на то, что очень много работы, что дома много дел, к тому же как раз сейчас разводится с мужем и приходится с ним на этот предмет встречаться. Хотя давно уже вместе они не живут. Собственно и встретились-то мы всего на пятнадцать минут – ко мне она не поехала, – потому что встречалась с кем-то другим… Я видел его, он подошел, когда мы сидели в сквере на лавочке, неподалеку от Академии, места ее работы. Молодой человек, достаточно интеллигентный, в очках.