Галина Чередий - Порченый подарок

– Дело не в доверии, – пробурчал руниг, – а в приличиях.

– Дело всегда в доверии, приличия – ничто! – припечатал анир и указал на дверь: – Иди, я хочу спокойно поесть в обществе девушки, которую и так ждал слишком долго. Не испытывай мое терпение и дальше.

– Помните, что я вам сказал, кресса Греймунна, – прошептал Инослас, прожигая меня глазами, прежде чем направиться на выход.

– Боишься меня? – без обиняков спросил онор Бора, только за рунигом и Ронра закрылась дверь, и я вздрогнула от нового порыва ледяного сквозняка. – Вернуть его?

Я хотела ответить с идеальной смесью гордости и вежливости, что о страхе речи не идет, что было бы, естественно, ложью, но слова вырвались из меня словно сами собой.

– Конечно боюсь, только взгляни на себя… ты ведь просто огромен.

Анир неожиданно запрокинул голову и громко расхохотался, выходя из-за стола совсем, еще больше расправляя свои широченные плечи, и раскинул бугрящиеся мускулами руки, явно нарочно демонстрируя себя мне во всей шокирующей мощи.

– Смотри, смотри на меня, сладкая моя Ликоли! – продолжая веселиться, сказал он. – Смотри и запоминай, что ничто во мне не несет тебе угрозы. Как бы силен и огромен я ни был – все это создано служить твоей защите и удовольствию, и привыкай не боятся меня никогда.

– На это уйдет некоторое время, – ответила тихо, приказывая себе перестать пялиться на красующегося передо мной анира, но не в силах пока отвести глаз. Он был как пожар, пугающий и повергающий в шок, но отвернуться от этого полыхания невозможно.

– У нас полно времени, – Бора стремительно шагнул ко мне, и как бы я хорошо ни держалась, не вжаться в спинку стула не вышло.

Опять нахмурившись, мужчина вдруг опустился на корточки передо мной, создавая прямой визуальный контакт, и протянул огромную ладонь, предлагая вложить в нее свою. Трусь-не трусь, а отказа его жест явно не допускал, и я аккуратно коснулась чужой очень горячей кожи, стараясь скрыть дрожь руки. Бора тут же сжал мою конечность, мягко, но так, что точно не вырваться, потянул к себе и, наклонив голову, прижался носом к изгибу запястья, как тогда в главном зале дворца, и глубоко вдохнул, издав раскатистый звук, напоминающий мурлыканье. Моя кожа вспыхнула, от места прикосновения хлынули сразу два невидимых потока: один ледяной, другой обжигающий. Они заставили задрожать все внутри от сменявшей друг друга контрастности и странно зазудеть кожу от макушки и до кончиков пальцев, и я даже не могла понять, приятно это или, наоборот, отталкивающе. Слишком новые и ошеломляющие ощущения, и я замерла, вслушиваясь и постигая их.

Но онор Бора вдохнул еще раз и еще, гораздо резче, и его брови стремительно сошлись на переносице, верхняя губа задралась, открывая самый натуральный оскал, а пальцы стиснули мою кисть с такой силой, что я вскрикнула от боли. Мурлыканье моментально преобразилось в тот самый пронзающий глухой рокочущий звук, будящий примитивный страх и жажду обороняться, а ярко-голубые глаза потемнели до предгрозовой сини, уставившись в мои с откровенной яростью.

– Как ты посмела?! – прорычал он, вскакивая и отбрасывая мою руку, как ядовитую змею. – Кому ты отдала то, что должно было стать моим?

Ну вот сейчас все и закончится.

– Не могу припомнить, чтобы у меня было хоть что-то, обещанное вам! – Пресветлая, мужчина передо мной был воплощением гнева, и весь он направлен на меня, а я боялась отчаянно, до безумия, желая защититься любым образом, пусть и отчетливо понимала, что не обладаю ничем, что могу противопоставить ему.

– Ты вся! Такая, какой являлась при нашей встрече, вот что давно уже мое!

– Я никогда с этим не соглашалась!

– Метка! Ты сама ее оставила!

– Не нужно притворяться, будто вы, онор Бора, целиком и полностью не спровоцировали меня на это! Мне были незнакомы ваши обычаи, и мое сердце… – «было по глупости отдано другому, нисколько этого недостойному», но вслух произнести это не нашлось сил.

Но, похоже, он меня и не желал услышать вообще, абсолютно поглощенный своей яростью.

– Знаешь, что в моей стране принято делать с предательницами и изменницами? – наклонился анир ко мне, ощериваясь совершенно жутко, вынуждая окончательно проникнуться фактом собственной беззащитности перед ним. – Мужчина лишает такую женщину своей защиты и покровительства, вышвыривает вон, объявляя во всеуслышание, что она шлюха, доступная всем и каждому. Никто не впустит ее в свой дом, не спрячет и не прикроет от мужчин, что станут охотиться на нее, словно на дичь, и брать столько, сколько им заблагорассудиться!

– Выходит, я попала в страну насильников и настоящих зверей! – в панике огрызнулась я. – А к изменившим мужчинам применяют такие же законы, или эта «счастливая» доля отмерена лишь женщинам?

– Ты смеешь еще и говорить со мной в таком тоне после всего? – прогрохотал он, и глаза его стали совсем безумными. – Вместо того чтобы умолять о прощении?

Рявкнув нечто нечленораздельное, онор Бора схватился за край стоящего рядом со мной тяжеленного стола и кинул его в бревенчатую стену, разбивая на части, как если бы тот был ничтожной безделушкой из тонкого стекла, и рванул к двери.

– Я не признаю себя изменницей! – крикнула ему вслед. – Можете приказать растерзать меня, но умолять простить за то, в чем я не вижу своей вины, не стану!

Дверь грохнула с такой силой, что тут же перекосилась и отвалилась, впуская внутрь пронизывающий до костей ветер и множество беспорядочно выплясывающих мохнатых снежинок, а спустя несколько секунд в проеме появился ошарашенный Ронра с огромным блюдом в руках.

– Кресса Греймунна? – Он буквально швырнул свою ношу на стул и метнулся ко мне, бухаясь на колени и заглядывая в лицо, тогда как все мои силы были направлены на то, чтобы усидеть прямо, а не рухнуть и зарыдать от страха и безысходности. – Вам плохо? Отец за целителем убежал?

– Что? – потерянно спросила я, плохо понимая смысл слов.

Вся решимость и гордость улетучились без остатка, и я едва не понеслась вслед за Бора, готовая умолять и покупать свою жизнь и безопасность любой ценой. О чем я только думала, тупая идиотка, разве судьба мало врезала мне за прежнюю опрометчивость, бездумные слова и поступки?

– Как помочь? – Этот мальчишка напоминал встревоженного щенка, бесхитростно глядя на меня бесконечно голубыми глазами, так похожими на те, что только что сжигали меня злобой и презрением и обещали участь хуже смерти.

– Никак, – пробормотала и, поднявшись на трясущихся ногах, пошла в отведенную мне спальню.

Онор Бора умчался объявлять всем и каждому, какая я подлая дрянь и распутная девка? И когда за мной придут, чтобы обойтись именно так, как, по их мнению, заслуживаю? Сейчас же? Через час? С наступлением ночи?