Глеб Васильев - Секс/Ложь/Джанки

Ты не знаешь, что значит ждать. Годо оказался солнечным зайчиком. Он был обещан и предсказан, а для обещанного три года не срок. Не понимаю, как можно не понимать очевидного.

Даже сейчас, когда твой дух томится под взглядом хмурого таксиста, разглядывающего твои колени. Все – даже он – понимают, чего ты хочешь. Все, кроме тебя.

Ложусь спать. Окончен бал, протухли свечи. Дверь не запираю. Я привык. Таков ритуал.

Комментарий №20

Спичка:

«Яркая внешность – это да, бесспорно очень важно для многих. Но лично я между имиджем и здоровьем всегда выбираю второе. Например, я каждый день трижды мою голову – утром, днем и вечером. Забочусь о гигиене, понимаете ли. Кому-то это покажется ужасным – все время ходить с мокрой головой, но гигиена… Черт! Ах-ха-ха! Черт, вы меня раскололи! Да, плевать я хотела на ту гигиену! Просто обожаю обламывать! Ах-ха-ха! Видели бы вы его рожу, когда он такой чиркает – ОП, и ничего! Черт, чистый кайф!»

Джанк №20: Негодяй

Ты говоришь фразами из фильмов. На лацкане твоего пиджака значок «I killed Andy Warhol». Где бы ты ни был, задрав голову, видишь небо над Берлином. В метро, трамвае, автобусе твоими попутчиками всегда оказываются мертвецы. Они размазывают аспидную кровь своих ран по серым щекам и стреляют от бедра. Специально для них ты носишь с собой пачку сигарет. Но ты не хороший немец. Потому что не немец. И не хороший. Rogues en vogue. Впрочем, негодяи никогда не выходили из моды.

– Может, ты сказать чего хочешь иль попросить об чем? – прищурившись, говоришь ты в ответ на мой поцелуй.

– Стоишь на берегу и чувствуешь соленый запах ветра, что веет с моря. И веришь, что свободен ты и жизнь лишь началась. И губы жжет подруги поцелуй, пропитанный слезой, – шепчешь мне на ухо, когда я плачу. Но тут же добавляешь, – А, ты же ни разу не была на море.

– Моя прелесссть, – я знаю, чего ты хочешь, и спешу дать тебе это прежде, чем попросишь. Я боюсь твоих слов. Это какое-то чертово колесо-казино – за каждую угаданную цитату ты награждаешь меня новой.

– Я подумаю об этом завтра, – значит, разговор окончен. Как бы ни так! Выдержав паузу, заявляешь: – Выбирай жизнь. Выбирай будущее. Выбирай карьеру. Выбирай семью. Я выбрал что-то другое.

Стоит ли сомневаться, что это «что-то другое» не я? Стоит, потому что слова ничего не значат. Ты пробуешь их на вкус, обкатываешь на языке. Для тебя это музыка, саундтрек к твоему существованию. И моей гибели.

– Ты меня заводишь, детка, – я уже ничему не удивляюсь. Только думаю, во сколько же лет ты произнес первую фразу? Какой она была? Ну, заяц, погоди? Ребята, давайте жить дружно?

– Самосовершенствование – онанизм. Саморазрушение – вот что действительно важно, – ну, конечно, ты брутален и безжалостен. Именно таких все любят.

Я тебя не люблю, я просто сошла с ума. Это многое объясняет. Дура! Пустышка, вакуумная оболочка. Ты вакуум, а я твоя оболочка. Агония – звучит красиво, но на самом деле это всего лишь истерика. Я не хочу любить тебя, потому что не знаю, кто ты, мать твою, такой. Даже если ты дискретный (двадцать четыре кадра в секунду) статист, дублер, выучивший все главные роли, но так ни одной и не сыгравший, то кто тогда я? Должно быть, девушка в красном, нарисованная специально для тебя.

Я НЕ требую продолжения банкета. Я – мясо НЕ вполне пригодное для пищи и НЕ прошусь за борт. Я НЕ люблю запах напалма по утру. Ложка ЕСТЬ! I WON'T be back.

Уходя, я найду в себе силы плюнуть тебе в лицо осколками своего сердца. Так я себе это представляю. Но ничего не могу поделать с надеждой. Я верю, узнав, что можешь потерять меня навсегда, испугавшись этого, ты улыбнешься, нежно обнимешь меня и скажешь: – Малыш, прости меня. Я вел себя как тупой идиот. Теперь все будет по-другому. И вообще, знаешь? Мне кажется, это начало прекрасной дружбы.

Комментарий №21

Телевизор:

«Может быть, вы слышали, что сейчас существует такая социальная мода – называть меня зомбоящиком. Не могу сказать, что я в восторге от такой популярности. К тому же, прозвище кажется мне несправедливым. Если я – зомбоящик, то чем по той же логике являются другие неотъемлемые элементы быта современного человека, включая инфраструктуры транспорта, питания и торговли? Зомбокатафалками, зомбохарчевнями и зомботоржищами! А человек тогда выходит не человек вовсе, а зомбо… зомбозомби!»

Джанк №21: Зрелища

Кровь христова меня еще ни разу не подводила. Покровительство мертвецов могущественно. Поэтому я своевременно говорю «здравствуйте», «спасибо» и «до свидания».

Услышав историю громкого поэта, опечаленного смертью возлюбленной, я пытался научиться говорить прощай. Ведь этот поэт, находясь на пике славы, положил единственный рукописный сборник своих стихов в могилу девушки. Некоторое время спустя, когда новые стихи поэта проваливались, заглушая друг друга треском подломившихся досок, он решился. Вскрыл гроб и извлек на свет тетрадочку, концентрат боли, скорби и любви. Опубликованный, этот сборник стал последним гвоздем, утянувшим его поэтический гроб вместе с самим поэтом, живым мертвецом, в пучину забвения. Представляю себе его посмертные мысли – крысы, грызущие собственные хвосты не ради остроты чувств, но для пропитания.

И это надо было такому случиться, чтобы один человек на миллион рождался с обостренным чувством смешного, а потом писал критические отзывы о своих собутыльниках в духе «было честью познакомиться с его учителем, теперь я знаю, кого проклинать».

Потяни за веревочку, не бойся, дверь не закреплена на петлях. Она откроется, выпадет наружу и придавит тебя. Будет так же весело, как в мультфильме, где персонажи, получив по голове сорвавшимся с тросов роялем, превращаются не в расквашенную тыкву, лопнувший шарик, сочащийся клюквенным морсом, или кожаный мешок, пропоротый осколками костей, а в чудный блин с коротенькими ножками и удивленно хлопающими глазками.

В отличие от кинематографа, где руки-ноги летят в феерических брызгах, кожа срывается с тела скользкой перчаткой, а головы катятся к ногам, застыв взглядом и слабея ртом, китайская пытка оказывается трудом длительным и напряженным. Каждый надрез, помимо мучительности и жестокости отделения живых тканей, ни в коем случае не должен привести к смерти. И зрелищность тут постольку поскольку. Она осязаема лишь через сопереживание тому, что человек после отсечения носа и второго уха превращается в окровавленный кусок мяса с чернеющим и булькающим провалом рта.

Страсти христовы не в том, чтобы с ужасом наблюдать, как палки, кнуты, плети, камни и гвозди делают из тела агонизирующий сгусток чего-то красного, а в том, чтобы заставить смотрящего попытаться примерить такой костюмчик на себя. Вот где ужас-то!