Андрей Корф - Сто осколков одного чувства

Ничего такого не нашлось, и Она вернулась в тусовку, чтобы привычно раствориться в ней.

«Водопроводчик», не относящийся к числу поэтов, музыкантов, художников и просто гениев, в тусовке не растворился, а выпал в осадок и уселся за стол, в уголок, и достал бутылку водки. Он оглянулся в поисках собутыльника, но стол был пуст, и спавший за ним модельер, похожий на сломанный манекен, в счет не шел.

Неизвестно почему, Ей захотелось выпить с хмурым посторонним, и Она уселась за стол напротив. Он без лишних слов налил две стопки, и они тихонько чокнулись. При ближайшем рассмотрении гость перестал быть похожим на водопроводчика. В его глазах, глядящих на гостей через Ее плечо, отливало что-то холодное и нержавеющее.

Ей стало интересно. А еще Она рассердилась, что гость рассматривает гостей за ее спиной, не обращая на нее никакого внимания. Так ей показалось. Она встала, обошла стол и уселась рядом с ним.

– Интересные люди, правда? – спросила Она, законно гордясь умением собрать громокипящую компанию.

– Вы их всех знаете? – спросил Он в ответ. Голос был хорош, но чересчур ровен, на ее вкус.

– Да. Например, та, на которую вы сейчас уставились – известная в узких кругах певица.

– Хорошо поет?

– Нет. Но приводит сюда музыкантов, которые хорошо играют.

– Интересно.

– Врете. Ничего вам не интересно.

– Хорошо. Вру, – Он улыбнулся. – Неинтересно. Выпьем еще?

Она погрозила невидимому вертолету и тряхнула головой, отбрасывая лишний хмель.

– С удовольствием, – Ее заинтриговал человек, щелчком отбросивший весь Ее мир. Она расценила его поведение как вызов и приняла его. – За что пьем?

– За ваш город. Я очень люблю его, хотя бываю здесь все реже.

– Что так?

– Работа.

– И где же вы работаете? Европа? Америка? А может, Япония? Теперь это модно. У вас вид узкого специалиста.

– Под Мурманском, – сказал узкий специалист с ударением на «а». – Так что, по вашей классификации, наверное, Европа.

– Ого, – сказала Она, и представила себе Россию, которая начиналась за окружной дорогой и состояла из ржавых арматур, торчащих из сугробов. – И как вам там живется?

– Приезжайте – увидите. В двух словах не расскажешь.

– Еще чего, – Она поежилась. – Уж лучше вы к нам.

– Выпьем, однако... – в его глазах мелькнул стальной блик. Он опрокинул рюмку и поставил на стол, как стреляную гильзу.

– Не обижайтесь... – Она почувствовала себя виноватой и положила руку на его пальцы. Пальцы обожгли Ее незнамо чем, и она отдернула руку.

– Хорошо. Не буду. Что же вы... так и живете?

– Как – так? – удивилась Она.

– Ну... – он замялся. – Шумно, что ли...

– Вы хотите сказать – бестолково, бессмысленно, глупо?

– Я этого не говорил.

– Но подумали.

– Нет. Я думаю... О другом.

– О чем же?

– О ваших губах.

– Вот как? – Она почувствовала в руках козырь, фраза была из ее мира. – И что же вы о них думаете?

– Представляю, как они будут выглядеть без помады.

Она улыбнулась, взяла со стола салфетку и тщательно вытерла губы.

– Ну, как?

– Красиво, – он улыбнулся и потянулся за бутылкой. По дороге он коснулся ее локтя, и Ее снова ударило током.

– Вы бьетесь током, как электрический скат.

– Это... Это статическое напряжение. Год без движения создает нечто подобное.

– Вы что же, работаете манекеном?... – Она покосилась на спящего модельера.

– Нет. Я о других движениях.

– Непонятно.

– Ладно, скажу так, чтобы было понятно. Год без женщины.

– А-а-а... – Она разочарованно вздохнула. Все оказалось проще, чем она думала. Потом Она посмотрела в его глаза и поняла, что все снова запуталось.

Он разлил водку в стопки, и они выпили еще по одной. Эта рюмка, как выбитая табуретка, подвесила ее в пьяной прострации, где умиление и восторг соседствовали с тошнотой и невесть откуда взявшейся тоской.

Середина вечера прошла в беспамятстве. Она пришла в себя только в постели. Незнакомец лежал рядом, тоже голый. В окнах начинало светать.

Они занялись любовью с тем пылом, с каким встречающие бросаются на платформу сильно опоздавшего поезда. Гость по-прежнему бился током, но теперь это было кстати. Он не отличался столичным мастерством по части неприличных поцелуйчиков, в его нежности было что-то провинциально-старомодное. Сквозь нежность то и дело прорывался грубый, не знающий утоления, голод. У него были большие, сильные руки и мощнейший рычаг, на котором она повисала снова и снова с безвольностью освежеванной туши. Они почти не разговаривали, и, только забившись в судорогах тоскливого восторга, Она пролилась слезами и словами, смысла которых не понимала сама...

Потом Она спрашивала себя, сколько дней, месяцев или лет длился этот восторг. И куда подевались все гости... (потом выяснилось, что он выставил всех за дверь, включая Какаду и спящего красавца, которого лично вынес на руках в теплый подвал). И еще... Она никак не могла понять, что сделал с ней этот человек со стальными глазами...

Хроника дальнейших событий

Наутро гость уехал к себе в тмутаракань. Она с трудом взяла себя в руки и позвала Какаду за разъяснениями, где он подцепил своего удивительного знакомого и как с ним можно связаться. Старый попугай ответил, что познакомился с гостем в пивняке на Столешниковом и знать не знает, где его теперь искать.

Она затосковала и стала, как школьница, потихоньку любить своего случайного попутчика. Былое окружение показалось ей надоевшим, она разогнала гостей и жила одна, сидя на диете воспоминаний. Через месяц от него пришло письмо – теплое, старомодное и очень серьезное. Во всем письме ее больше всего заинтересовали две строчки – обратный адрес на конверте. Там был номер какой-то воинской части и название городка.

Она собрала пожитки, позвала Какаду и полночи просидела с ним на кухне за бутылкой водки, прощаясь с ним и с самой собой. Потом они легли в постель и ласково, по-дружески, приласкали друг друга на посошок.

Наутро она поехала в городок, указанный на конверте, и, после долгих поисков, нашла свою иголку в стоге человеческого сена. Он оказался офицером в средних чинах, жил в унылом гарнизоне и выглядел крепким, здоровым и несчастным человеком. Увидев ее, он заметно пошатнулся и долго не мог прийти в себя. К счастью, у него не оказалось ни жены, ни детей (вариант, который просто не приходил в голову ошалевшей городской штучке).

Ее приезд произвел фурор в гарнизоне, унылость которого только подчеркивалась идеальной чистотой и порядком. Ворвавшись в одноцветные будни немногословных и измученных пьянством людей, Она разукрасила их на все лады.

Ее жизнь с любимым была немногословна, спокойна и счастлива. По полдня она приходила в себя после ночных забав, остальное время готовилась к вечернему их повторению. Полярная ночь пришлась по душе ее совиному характеру. Тело Ее пребывало в покое и гармонии, которых Она раньше не знала. Душа, обманутая телом, продержалась в умилении целый год, но в день и час первого восхода Солнца душа встрепенулась и посмотрела вокруг пьяными, нехорошо заблестевшими глазами.