Tiamat - Гилморн

— Все еще так холоден, каким хочешь казаться? — промурлыкал Норт ему в ухо, касаясь его губами.

— Не трать зря время, — прошептал Гилморн. — Я буду выполнять твои приказания, потому что я дал слово, но ты не добьешься, чтобы я находил в этом удовольствие.

— Я даю тебе шанс, красавчик-эльф. Последуй за желаниями своего тела, подчинись мне с желанием и охотой, и ты будешь здесь не пленником, а дорогим гостем, и ночи наши будут наслаждением для обоих, равного которому не знала Арда.

Гилморн дернулся, будто его ударили. Мысль о том, что Норт думает, будто он отвечает на его страсть, была противна его гордости. Он хотел, чтобы Норт разозлился, избил его, взял силой, как раньше — все, что угодно, лишь бы разубедить его, избавиться от его ласк… этих притворных обманчиво-нежных ласк, от которых слабеют колени…

— Мое тело желает лишь одного: чтобы ты никогда не осквернял его своим прикосновением, своим нечистым дыханием, своей презренной похотью! Я бы предпочел тяжкий труд в шахтах, чем сомнительное удовольствие согревать твою постель! — срывающимся голосом бросил он в лицо человеку, трепеща в ожидании неминуемого наказания и все-таки не в силах сдержаться.

— Это следует рассматривать как отказ? — невозмутимо сказал человек. — Значит, ты выбираешь игру «раб и господин»?

— Да! Ты палач, насильник, делай со мной что тебе угодно, но ты никогда не заставишь меня полюбить свои кандалы и повиноваться тебе с охотой и желанием!

— Пусть будет так, эльф. Ты получишь то, что хочешь, — сказал Норт все так же невозмутимо.

И оттолкнув от себя Гилморна, он занес руку и с силой хлестнул его раскрытой ладонью по щеке, которая сразу же запылала от боли.

— Я буду обращаться с тобой, как со строптивым рабом, — он ударил его еще раз, левой рукой по другой щеке. — И если тебе каждый раз требуется подтверждение моей власти над тобой, ты это получишь, — Норт снова дал ему пощечину, настолько сильную, что Гилморн покачнулся, еле слышно охнув.

Следующий удар наотмашь по лицу поверг эльфа на колени. Прижав руки к груди и весь дрожа, он склонил голову и зажмурился.

Еще одна тяжелая пощечина, и Норт схватил его за плечи и швырнул навзничь на кровать. Через мгновение он, уже обнаженный, был сверху, накрыв его своим большим сильным телом, жарким, как печка.

— Назови меня «господин» и скажи, что ты готов подчиняться мне, что ты будешь послушен моей воле, — произнес он. Его голос был как стальной клинок в бархатных ножнах, под внешней мягкостью — властность, привычка повелевать и встречать беспрекословное повиновение.

— Я буду послушен твоей воле, господин, — выдохнул Гилморн.

И немедленно губы Норта были прижаты к его губам, и язык его ворвался в рот эльфа, завоевывая, доминируя, заглушая его слабые стоны. Не было сомнений в том, что именно завело человека так сильно — выражение покорности на лице эльфа, его слова, его готовность склониться перед грубой силой.

Теперь все тело Гилморна горело, будто пламя, сжигающее человека, передалось и ему. От ритмичных движений — языка в его рту, восставшей плоти смертного, вжимающейся в его пах, ладоней на его плечах — у эльфа начала кружиться голова. Объятие казалось бесконечным. Время остановилось.

Поцелуй прервался, оставив Гилморна задыхающимся, с онемевшими и распухшими губами. Кровь бросилась ему в лицо, когда он понял, что бессознательно раздвинул ноги и согнул их в коленях, словно для того, чтобы человек крепче прижал свои бедра к нему.

Норт привстал, дотянулся до столика возле кровати и, взяв оттуда флакон с ароматическим маслом, смазал свои пальцы.

— Расслабься и не сопротивляйся мне, Гилморн. Не превращай это в изнасилование, — сказал человек, перед тем как его влажный палец скользнул в отверстие в теле эльфа и начал двигаться туда-сюда.

В первый момент эльф застыл, а потом попытался упереться Норту коленями в грудь и вырваться.

— Ты хочешь, чтобы я тебя предварительно связал и отстегал плетью? Если нет, то лежи смирно! — голос человека был резким, как удар кнута.

Он навалился на Гилморна, продолжая свои манипуляции. Второй палец присоединился к первому. Норт разводил их слегка и поворачивал, растягивая нежную плоть эльфа. Он смотрел на Гилморна в упор, не отводя глаз от его лица, не желая упустить ничего из того, что на нем отражалось. Эльф отвечал ему напряженным, испуганным взглядом, голубые глаза его потемнели, губы подрагивали и кривились, дыхание было быстрым и прерывистым.

Гримаса боли исказила его лицо, когда смазанный маслом член Норта раздвинул тугое кольцо мускулов между ягодицами эльфа и начал свое неумолимое движение внутрь. Гилморн сунул в рот пальцы и прикусил их, тяжелые вздохи рвались через его стиснутые зубы. Войдя в него целиком, Норт остановился, милосердно давая эльфу возможность привыкнуть к боли, справиться с ней. Он чуть-чуть менял положение, внимательно следя за реакцией Гилморна, успокаивающе поглаживая его ноги, бедра, ягодицы, все, до чего мог дотянуться. «Неужели он может быть нежным?» — эта мысль вдруг вызвала в Гилморне странное ощущение, как будто внутри него начала сворачиваться стальная пружина, и центром ее была жаркая плоть, пронзающая его трепещущее тело.

Норт начал двигаться, очень медленно сначала, и эльф все еще чувствовал боль, тупую, ноющую… исчезающую… А потом… потом человек над ним увидел в широко распахнутых глазах Гилморна удивление, оттого, что боль растворилась в нарастающей волне возбуждения, которое сам эльф еще не научился распознавать. Когда Норт перешел на более жесткий, быстрый темп, эльф непроизвольно застонал в голос, выгибая спину и откидывая голову. Теперь человек трахал его по-настоящему, сильно и резко ударяя бедрами по его ягодицам, проникая с каждым разом все глубже и задевая такие места, которые посылали по всему телу эльфа волны дрожи и острого, отчаянного желания, чтобы это продолжалось дальше. Чтобы Норт не останавливался… чтобы он только не останавливался…

Рука человека ласкающим движением коснулась его паха, и плоть эльфа восстала, как будто только и дожидалась прикосновения этой гладкой, широкой ладони с длинными сильными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Это было невероятно, невозможно, и Гилморн издал жалобный крик, чувствуя, как последние остатки его гордости сгорают в огне телесного желания, когда кольцо сжатых пальцев на его члене задвигалось вверх-вниз. А потом просто не осталось ничего, кроме сладкой дрожи, бурлящей крови, бешеного сердцебиения в унисон, ощущения соприкасающейся, трущейся друг о друга плоти… Эльфу казалось, что он растворяется, уплывает куда-то, что все вокруг рушится и исчезает, и пружина внутри него, наконец, закрутилась до конца и тут же развернулась, заставив конвульсивно содрогаться все его тело, от макушки до пят, и перед его глазами вспыхнуло ослепляющее солнце, и внизу живота все будто взорвалось. Вместе с семенем из него выплеснулся отчаянный крик, глаза его закатились, и Гилморн провалился в темноту, а последней мыслью его было: «Эру благословенный, неужели смерть так сладка…»