Вика Соева - Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной

— Тебе стоило бы заняться философией, девочка, — слышится давний голос. Еще бодрый, без метастаз.

— Философия умерла.

— Что с того? Разве смерть преграда?

— Только не говорите, что там есть нечто.

— Ничего, кроме нас самих. Как и здесь.

— А как же все остальное? Закат? Восход? — наивная девочка с чемоданом золотых монет.

— Юность все видит не так, как старость. Извини за банальность. Когда ты юн, то прошлое еще слишком мало, слабо, неважно. Ты просыпаешься и забываешь о том, что произошло вчера, позавчера, год назад.

— Разве это плохо?

— Не хорошо и не плохо. Так есть. Просто так есть. Прошлое еще не составляет важную часть твоей души. Но с приближением к концу что-то меняется в ощущениях, как будто стрелка восприятия перемагничивается, переворачивается. Все больше начинаешь жить в прошлом. Инверсия. Понимаешь? Хотя, о чем это я… В каждом из нас есть магнитная стрелка, внутренний компас. Мы постоянно ориентированы. Из прошлого в будущее, из дома — на работу, мужчина — к женщине, мать — к ребенку. Плотная сеть, меркаторова проекция, наброшенная на нашу жизнь.

— Учитель — к ученице…

— Ты сожалеешь?

— Нет, слушаю, учитель…

— То, что мы называем человеком, относится к настоящему человеку так же, как глобус — к земному шару, геоиду. То, что мы называем собой, не более, чем скверно нарисованный план окрестностей наших привычек.

— И что же старость? Какова она?

— Старость — это когда начинают умирать твои женщины…

— ?

— Тех, кого ты когда-то любил, делил с ними постель.

— Тогда знаю, как убежать от нее.

— Ты хочешь прямо здесь…?

— Не хочу, что бы ты умирал.

— Но здесь…

— Запремся на ключ…

— В какие неестественные, искусственные и недостойные положения приходится попадать в эпоху, страдающую недугом общего образования, правдивейшей из всех наук, честной, нагой Богине Философии! В этом мире вынужденного, внешнего однообразия она остается лишь ученым монологом одинокого скитальца, случайной добычей отдельного охотника, скрытой кабинетной тайной или неопасной болтовней между академическими старцами и детьми…

— Это о нас, — шепчу даже сейчас. — Вот твоя нагая богиня философии… Ты не боишься?

— Уже никто не осмеливается применить к самому себе закон философии, никто не решается жить как философ…

— И заниматься любовью как философ…

— …обнаруживая ту простую верность мужа, которая заставляла античного мыслителя вести себя, как приличествует стоику, где бы он не находился и что бы ни делал…

Это было, наверное, самое острое сексуальное переживание в жизни. В чем причина? Что-то сошлось в тот день, когда тело покоилось на этом столе, распятое под сочувствующими и одобряющими взглядами материалистов и идеалистов, стоиками и неоплатониками, немцами и англичанами. Кто-то хмурился, кто-то улыбался. Кант кривил тонкие губы, вспоминал свою Катрин, но взирал понимающе. Он многое понимал — аскет с порочной душой. Платон, любитель мальчиков, наверняка не одобрял выбора Старика, но и Старик не одобрял выбора Платона. Хотя…

— У тебя тело мальчика. Если бы не вульва… Подросток, хрупкий подросток…

— Не чувствую себя женщиной… Знаю, что это такое, но это знание опытной актрисы, разведчика, вжившегося в легенду… Оргазмирую, как женщина. Сношаюсь, как женщина… Хотя, если хочешь, могу стать мальчиком… Для тебя допустим анальный секс?

Платон улыбается.

Ничто так не вредит человеку в его жизни, как литература. Точнее, ее изобретение — роман. рОман. Завязка, основное действие, заключение. Сюжет. Любов. Поневоле начинаешь рассматривать личное проживание, существование как завязку-действие-заключение. Опрокидываешь на собственное прошлое стальной канон сентиментального романа, производственного романа, романа воспитания, романа приключений, эротического романа… Новообразование, что сидит в каждом из нас, даже в том, кто о рОманах даже и не слышал. Непостижимый голем, слепленный из разлагающейся плоти сакрального, заговоренный Просвещением, без разбору поглощающий невинных жертв повальной грамотности и телевидения.

Сюжеты. Околдованность сюжетами. Жесткая регламентация в целях недопущения инцеста. Даже мысль окольцована дьявольским заклятьем. Поневоле выбираешь сюжетец по плечу. А если представить какую-то иную жизнь? Иное существование вне литературизированных линий, вне скучнейших определений и ролей? Тихое пребывание чего-то, кого-то, проходящее перед глазами, но скрытое слепым пятном господствующих процессов моды, пропаганды, свинячей неразборчивости. Что такое жизнь в терминах самой жизни? Что такое разум в терминах того, что разуму не должно принадлежать? Парадокс наблюдателя. Гибель полноты квантовой функции на макрообъекте. Пси квантовое равно пси субъектности.

Почему вообще думается об этом? Что такое — это тело, руки, ноги? Личность? Личность, которая взывается к жизни лишь завистью, страхом, гордыней, отчаянием — полной комплементацией грехов человеческих. Никто не знает, что она есть такое. Литература. Нечто, что находится за гранью любых предикаций, выдавливает стилом таинственные знаки на вощеной табличке, именуемой душой. Любой бред, который воспринимается неотъемлемой собственностью фиктивного Я, и уж от одного этого надувается смрадными газами дрянного пищеварения.

Вот сижу. Тупо взираю на конспект. Пытаюсь ловить обрывки отчаянно мечущихся мыслей, как будто в них найдется смысл такого состояния. Вяло регистрируются посторонние шумы в коридоре.

Кто-то шаркающей походкой подошел к двери, откашлялся астматической мокротой, что-то зашуршало, затем слабая струйка робко ударила в дверь. Ничего иного, кроме как впавшего в маразм божьего одуванчика, перепутавшего кабинет с писсуаром, в голову не приходит. Вслушиваюсь в прерывистое истечение внутренних вод, кое-как продравшихся сквозь наносы песка и камней, и искренне сочувствую. Дверь решаю не открывать. Так и инфаркт у коллеги преклонного возраста недолго вызвать.

Совсем ohuyeli, запараллеленно течет иная мыслительная мода. Облюбуют кабинет Старика, так еще и срать сюда таскаться начнут. Или у них акция протеста? Осознали, дрючки хилые, что лев уже не поднимется? Территорию метят? Затем самок yebat\ начнут, львят душить? Смена власти в нашем прайде?

Закипаю автоиндуцированной злостью, которую уже ничто изнутри погасить не в состоянии. Львица требует жертв. Мочеиспускание длится невозможно долго. Они в рядок встали? В хор — один заканчивает, другой подхватывает. Ну все, pizdyets вам!

Встаю, толкаю дверь, держась в стороне, чтобы не окатили. Напротив кабинета около батареи стоят и курят сантехники. Из краника льется мутная водица в ведро. Завхоз суетится: