Эдуард Лимонов - Девочка-зверь

"Марафон, что ли? Кто дольше дотанцует, пока не свалится. Шесть дней, десять на ногах?"

"Нашел! - воскликнул он. - Все французский конкурс бального танца. Финал. Участвуют лишь лица в возрасте свыше шестидесяти лет. Двадцать четыре пары. Лучшая пара выигрывает двадцати четырехдневное путешествие вокруг света на круазьер*".

*На прогулочном пароходе (фр.).

"Пойду, - согласился я. - Убедил. Возрастом завлек. А чем объясняется любовь устроителей к числу "двадцать четыре"? Это что, масонский символ?"

"Три танца, - подбавил цифр Джи Джи, очевидно, глядя в программу. Танго, вальс и пасадобль..." Джи Джи ждал меня под козырьком Плейель в большой современной -куртке из пластика, сделавшей его голубым Мишеленом*.

*Фирма автомобильных покрышек. Ее символ - гигант из дутых шин.

Такие дяди из картона стоят у въезда на заправочные станции.

"Смотри, Лимоноф, сколько белых голов..." Из нескольких автобусов сразу выгружались на рю Сент-Оноре белоголовые граждане.

"Из старческих домов, что ли, примчали специальными рейсами?"

"Из департаментов, представители которых выиграли полуфинал. Пойдем скорее, а то за этим старым мясом не протолкаешься потом." - И он захромал впереди, одно плечо ниже другого, придавленное сумкой с фотокамерами.

В вестибюле вольно гулял сильный сквозняк и хаотически двигались несколько сотен тел. В зале, сине-сером, тоже гулял сквозняк, но послабее. Мы заняли первый ряд и оказались чуть ниже сцены. Джи Джи стал распаковывать линзы и камеры. Из соседней колонны кресел меня окликнули, и я пошел поцеловать красивую девушку, не имея ни малейшего понятия, кто она такая. Загадка не разрешилась и после краткой беседы. Протиснувшись мимо пыхтящего Джи Джи, я сел. За нашими спинами с океанским шумом людская масса стала заливать зал. Появился китаец, представляющий конкурирующее фотоагентство, и вклинился между мной и Джи Джи. Молодой китаец, в джинсах и кроссовках, с аррогантной рожей. Я тотчас отнес его к категории юношей, никогда не читающих книг, но зато способных целый день провозиться с глупым "минителем"*.

Комбинация компьютера, телефона и телевизора.

Джи Джи стал беседовать с наглым прогрессистом, употребляя залихватские словечки "вашман", "конри", "бордель", "путэн"*, а я приподнял край серого тяжелого занавеса и заглянул на сцену. Мне удалось увидеть два длинных стола по обеим сторонам сцены. Таблички с фамилиями. Стулья. Бутылки "Виши" - воды коллаборационистов. В глубине сцены возвышалось нечто вроде многоэтажного торта в виде вавилонского зик-курата, и на каждом витке его - кубки в виде ваз и кастрюль. Я сообразил, что это призы. Очевидно, по причине того, что Новый год был близок, призы окружали мини-ели и еловые ветви. Вышел, озираясь, старик в коротком белом сюртучке с приколотым на спине номером "13" и, пробуя паркет, сделал несколько витков, сжимая руки вокруг талии воображаемой партнерши. Заметил мою физиономию на уровне пола и, смутившись, ушел. Едко запахло пылью и задуло со сцены, по-видимому, за кулисами открыли большую дверь. Я втянул голову в зал.

*Ругательства.

Я отношусь к категории личностей, которые, придя в театр, сидят на своем стуле как приклеенные и смотрят во все глаза. Хожу я на зрелищные мероприятия редко, но на месте ничто не заставит меня отвести глаза от сцены. Однако на сцене еще ничего не происходило. Поэтому я стал глядеть в зал. А он был подернут бело-голубой дымкой. Головы старушек сообщали ему этот цвет. Подтянутых, хорошо накормленных старушек было подавляющее большинство. Лишь иногда мелькала розовая лысина.

"Ха, - изрек Джи Джи, - смотришь на друзей. Ну что ж, привыкай, привыкай, очень скоро ты переберешься к ним, к труазьем аж*... Тебе сколько исполнится в феврале, пятьдесят один?"

*К третьему возрасту - свыше 60 лет (фр.).

"Заткнись, некрофил!"

Джи Джи знает, сколько мне лет, но постоянно под...вает меня возрастом. И прибавляет когда десять, когда пять лет, в зависимости от настроения. Я же под...ваю его нездоровым интересом к старым писателям. После того как "Пари матч" опубликовала на две страницы цветную фотографию Симон де Бовуар его работы, он охотится за старыми и больными писателями! Однажды он заявил мне, развалившись на стуле: "Если Х. умрет, как я ожидаю, весной, я смогу поехать в Нью-Йорк. X. очень известный писатель интернационального масштаба, и некрологи с фотографиями появятся не только во французской, но в прессе всего мира. На всякий случай я предупредил девочек из агентства, чтоб они держали фото X. под рукой..."

"Монстр, чудовище! - хохотал я. - Как можно желать смерти мирным писателям..."

"Я не желаю им смерти, - невозмутимо отвечал Джи Джи, - я лишь желаю быть последним фотографом, фотографировавшим их при жизни. Весь трюк состоит в том, чтобы оказаться последним..."

Мне пришлось признать, что профессиональный цинизм Джи Джи сродни профессиональному цинизму полицейских тубибов*.

*Докторов (фр).

"На большой бизнес с продажи моих фотографий можешь не рассчитывать, сказал я чудовищу. - Я намерен пережить тебя. И все возможности для этого у меня есть, ибо моей бабке Вере только что стукнуло девяносто шесть, а прабабка Прасковья умерла в 104 года. Так что удовольствия не будет".

"Но ты можешь попасть в автомобильную катастрофу или сесть в "Эр Франс" с испорченным мотором... Лимоноф..."

Занавес пополз в стороны, подымая пыль. Вышли молодой бледный тип в свободно болтающемся костюме и девка в длинном платье (руки ее дрожали) и, совместно объявив начало конкурса, стали представлять членов жюри. Актеры (среди них бывший боксер), актрисы (знаменитость - мумифицировавшаяся Людмила Черина), несколько представительниц женских журналов, присутствовал тип из "Либэ"*, должен был быть директор "Плейбоя", но не пришел, объявлены были несколько глав малопонятных мне организаций. Всех их вызывали по очереди, и каждый вставал за полагающимся ему стулом. Наконец, с пробегом последней жюри-дамочки через сцену они уселись.

*Газеты "Либерасьон".

Пока бледный конферансье рассказывал нам историю конкурса, я разглядывал его. Костюм на общий вкус, чтобы всем понравиться, такая же причесочка, быстрый отчетливый треп, профессиональный энтузиазм, рот расползается в стороны ровно настолько же, как рты людей его профессии в Чикаго и Москве. И говорил он, как полагается, глупости. Он и девка разошлись по противоположным краям сцены и стали представлять пары. Черная пара с острова Мартиника, департамент "других морей", двадцать три пары были белые, в различных степенях старения. Многие женщины оказались во вполне хорошем состоянии. Джи Джи, стоящий, колеблясь, птицей-журавлем, одна нога в воздухе, локоть на срезе сцены, прицеливаясь в пару номер шесть, успел, обернувшись ко мне, просвистеть: "кэль кюль!"*