Игорь Гергенрёдер - Редкая рыбка

Голенькая уселась, подогнув ноги, он прилёг на бок подле неё, спросил:

— Ромул?

В ней проснулась женщина с характером — лукавая, капризная и осмотрительная. Вспомнилась фраза из книги, Ева произнесла её с вызовом:

— Это что — допрос?

У Эдди широко раскрылись глаза, он сказал, словно самому себе:

— Крошка далеко пойдёт.

Она, помня нагую художницу, закинула руки за голову, потянулась, прогнув спинку, и задала вопрос:

— Мы будем ещё?

— Ну конечно! — Эдди кивнул. — Я буду приезжать к вам и говорить, что купил рыбок…

Она требовательно смотрела ему в глаза:

— Сейчас будем ещё?

Он нахмурился, размышляя, и ответил только:

— Хм…

— До трёх часов ещё долго… — произнесла она с ожиданием.

Он, лёжа на боку, приподнял левую ногу, поглядел на член — тот, укоротившийся, прильнул к правой ляжке, головка почти вся упряталась под кожу, как в чехольчик. Эдди улыбнулся и сказал, словно очень довольный членом:

— Ему надо отдохнуть, и он встанет!

— И долго? — спросила она.

В её голосе сквозило разочарование, и Эдди заволновался.

— Я тебе подам кофе в постель, как принцессе, мы с тобой попьём, и он будет готов, — вскочил с кровати, подбежал к шкафчику у стены, достал из него конверт и вернулся. — А ты пока погляди…

Он высыпал из конверта на постель перед нею цветные фотографии и, повернувшись голой попой, хлопнув себя по ней, побежал в кухню варить кофе.

Она стала перебирать снимки. На них были голые женщины и мужчины в позах, которые она уже видела, и теперь, когда она представляла себя на месте той, другой, третьей женщины, — до чего же хотелось снова почувствовать в писе член!

* * *

Эдди, по-прежнему нагишом, вошёл в комнату с подносом, на котором были две чашечки с кофе. Ева сразу же глянула ниже подноса — член свисал сарделькой, и, когда Эдди осторожно, чтобы не расплескать кофе, переступал, приближаясь к кровати, сарделька и яйца качались.

Она сидела на постели, упершись локтем в подушку, Эдди устроился перед ней на боку, опираясь на правую руку. Между ним и Евой уместился поднос, кофе для неё был сильно разбавлен сливками. Эдди отпил из своей чашки чёрный кофе и, глядя, как она, подув, отпивает свой, сказал:

— Мы с тобой — как настоящие любовники в паузе.

— А мы — не настоящие? — спросила она с серьёзным личиком.

Он поднёс чашку ко рту, сделал глоток, любуясь голенькой:

— Делаемся самыми настоящими.

Она взглянула на член — он как будто бы стал побольше.

— Нравится тебе мой кофе? — спросил Эдди. — Сахара достаточно?

Она, не ответив, отхлебнула из чашки.

— Ну, и какие фотки тебе понравились? — он указал взглядом на снимки, разбросанные по постели.

— Разные… — сказала она с ленцой и опять посмотрела на член.

Уселась, согнув ноги в коленях и раздвинув их: показывала тюльпан. Эдди, не отрывая от него взгляда, выпил кофе, обжигаясь и оттого морщась, поставил чашку на поднос и несколько раз лизнул красную нижнюю губу, она отвисла. Ева увидела: член, лежавший у Эдди на ляжке, удлинился, приподнял головку. Эдди всё глядел на влажные лепестки, на розовый зев, произнёс нежным-нежным голосом:

— Она у тебя лакомка… я сейчас…

Вскочив, убрал с кровати поднос с чашками, фотографии и сел на постели на пятки, член опять торчал — большой, оголивший головку. Ева, предвкушая наслаждение, опрокинулась лопатками на подушку, развела ляжки. Эдди подался к ней, впился губами в живот, и вот уже язык полизывает лакомку, покрывая зев слюной, играет с росточком бонбон…

Ей хотелось, чтобы рот присосался к нему:

— Соси конфетку! хи-хи-хи-и…

И Эдди сосал, причмокивал. Потом кончик языка упёрся в каёмку мочеиспускательной дырочки, принялся щекотать её, надраивать — всё тело Евы затрепетало в упоении: дырочка такая чувствительная!

Ноги раскинулись так широко, как нельзя более, руки помогали им, но Эдди сказал:

— Не надо так сильно… упрись стопками и будешь подкидывать попку!

Сам он упёрся в постель левой рукой, нависая над Евой, правой взял член, выдохнул в нетерпении:

— Поводишь по щёлке… и сама воткнёшь?

Она, представив голую художницу под Ромулом, взяла напружиненный член, словно рычаг, отогнула книзу и потёрла головкой меж лепестков — стало, кажется, слаще некуда, и всё равно хотелось обострить, усилить ощущение! Она ввела головку — Эдди двинул низом туловища.

— Да! да-а! — требовала Ева.

Эдди переместил тело над нею немного вперёд, и член, с наклоном войдя в зев, тронул местечком у основания росточек бонбон.

— Да! да! да-аа! — повторяла она, упиваясь остротой удовольствия.

Член быстро скользил вглубь и назад, потирал стенки лакомки и трогал росточек, у Эдди вырывалось:

— Лови! лови! лови-и! — и: — Глотай! глотай!

Радостная, она под эти возгласы упиралась пятками в постель и рьяно подкидывала попку, ловя зевом член, зев глотал, глотал его — она, изнемогая от возбуждения, встанывала.

Потом умолкла, вся растворившись в наслаждении: тело жадно принимало толчки, попка приподнималась им в такт…

Эдди прижался низом живота к её животу, на этот раз не потянув свой поршень назад, пися донцем ощутила струю. Пятки Евы потёрлись о простыню, и ноги расслабились.

— Хорош-шо… — блаженствуя, произнесла она и не могла вспомнить второе слово, которое сказала голая художница, лёжа под Ромулом.

Сейчас Ева точно так же лежала под Эдди, который, чтобы не наваливаться на неё всей своей тяжестью, упирался локтями и коленями в постель. Его член — в разрезе её пончика, два тела — словно одно целое.

* * *

Она пообедала с ним в кухне. Несколько ложек подогретого супа, красная икра, крабы, за которыми последовали грецкие орехи, с чьей скорлупой Эдди расправился щипцами, на десерт — мороженое.

— А рыбок посмотрим в другой раз, — сказал он, подмигнув.

Она, блеснув глазками, прыснула.

Он привёз её домой, на террасу вышла Лина. Ева — спокойная, милая, в кепи с длинным козырьком — держала Эдди за руку. На другой его руке были часы, он показал их Лине:

— Три без трёх минут. Я ещё никогда никого не подвёл!