Ирвин Уэлш - Trainspotting

Вонзив иглу в шарик, он втягивает рыжеватую жидкость в цилиндр. Расстегивает ремень и матерится, когда кнопки цепляются за петельки джинсов. Он резко выдёргивает его, ему кажется, что его внутренности свернулись в комок. Затягивая ремень на руке как раз под худосочным бицепсом, он сжимает кожаный конец желтоватыми зубами, чтобы тот не развязался. Жила у него на шее вздувается, и он терпеливо нащупывает упрямую здоровую вену.

Где-то в глубине его души вспыхивает минутное колебание, которое безжалостно заглушает мучительный спазм, сотрясающий его больной организм. Он прицеливается и видит, как острая сталь пронзает нежную плоть. Опускает поршень до половины и через долю секунды втягивает в цилиндр кровь. Потом он ослабляет ремень и впрыскивает всё содержимое в вену. Он поднимает голову и ловит приход. Просидев так несколько минут, а может, часов, он поднимается и смотрит на себя в зеркало.

— Ты просто охуителен! — произносит он, целуя своё отражение и ощущая горячими губами холод стекла. Он поворачивает голову и прислоняется к зеркалу щекой, а потом лижет его языком. После этого он отходит назад и примеряет на себя страдальческую маску. Картошка моментально посмотрит на него, как только он откроет дверь. Ему нужно притвориться больным, хотя это будет непросто.

Второй Призёр заглушил бухлом свой бодун и теперь у него открылось как бы «второе дыхание», хотя это выражение не совсем уместно, поскольку он постоянно находится либо в состоянии опьянения, либо в состоянии похмелья. Бегби, видя, что они уже проехали большую часть пути, а их не остановили ни лотианские, ни пограничные легавые, немного расслабился. Час победы был близок. Картошка погрузился в беспокойный наркотический сон. Рентон слегка оживился. Даже Дохлый почувствовал, что всё идёт нормально, и угомонился.

Хрупкое единство было разрушено, когда Дохлый и Рентон поспорили о достоинствах Лу Рида до и после «Вельвет Андеграунда». Под натиском Рентона Дохлый утратил дар речи, что было для него несвойственно.

— Не, не… — он слабо покачал головой и отвернулся, не ощущая ни малейшего желания опровергать аргументы Рентона. Рентон украл у него личину негодования, которую Дохлый любил надевать в таких случаях.

Наслаждаясь капитуляцией своего противника, Рентон резко и самодовольно откинул назад голову и сложил руки на груди с торжествующей воинственностью — жест, подсмотренный им у Муссолини в одной старой кинохронике.

Дохлый довольствовался рассматриванием пассажиров. Перед ним сидели две старых тётки, которые то и дело оборачивались с осуждающим выражением лица и что-то кудахтали по поводу «выражений». Он заметил, что от них, как от всех старых тёток, несло мочой и потом, но эту вонь частично перебивал затхлый запах талька.

Напротив него сидела упитанная парочка в «косухах». «Ублюдки в болониях — особая порода двуногих», — подумал он язвительно. Их нужно всех, на хуй, истребить. Дохлый удивился, что в гарберобе Попрошайки до сих пор нет «косухи». Как только они наварят капусты, он обязательно уговорит этого ублюдка купить себе «косуху», чисто ради прикола. Кроме того, он решил подарить Бегби щенка американского питбуля. Если даже Бегби обломается за ним ухаживать, в доме, где есть маленький ребёнок, пёсик никогда не останется голодным.

Но среди всех этих шипов была и одна роза. Взгляд Дохлого закончил критическое изучение попутчиков и остановился на крашеной блондинке с рюкзаком. Она сидела совершенно одна перед парочкой в «косухах».

Рентону захотелось сделать какое-нибудь западло, он вытащил «бенидормовскую» зажигалку и поджёг косичку Дохлого. Волосы затрещали, и к неприятным запахам в конце салона прибавился ещё один. Дохлый, осознав, что происходит, резко обернулся на сиденье:

— Ёб твою мать! — прорычал он, ударив по поднятым запястьям Рентона. Детский сад! — прошипел он, когда издевательский смех Бегби, Второго Призёра и Рентона разнёсся по всему автобусу.

Однако вмешательство Рентона дало Дохлому повод (в котором он вряд ли нуждался) оставить их и пересесть к блондинке с рюкзаком. Он снял футболку с надписью «У итальянцев это получается лучше», обнажив жилистый, загорелый торс. Мать Дохлого была итальянкой, но он носил эту футболку не для того, чтобы хвастать своим происхождением, а чтобы выводить из себя окружающих своими претензиями. Он достал с полки свою сумку и порылся в ней. Там нашлась футболка с надписью «День Манделы», которая была политически безупречной, но слишком попсовой и крикливой. Самое главное — она устарела. Дохлый понимал, что Мандела превратился в очередного занудного старпёра, как только все свыклись с тем, что его выпустили из тюрьмы. Бросив лишь беглый взгляд на «Ирландский Ф. К. - участник Чемпионата Европы», он отложил её в сторону. Сандинисты тоже были не в струе. Он остановился на майке с надписью «Осень», которая была, по крайней мере, белой и хорошо подчёркивала его корсиканский загар. Надев её на себя, он прошёл по салону и незаметно уселся на сиденье рядом с девушкой.

— Извините. Боюсь, мне придётся присоединиться к вам. Видите ли, я нахожу поведение своих попутчиков немного ребячливым.

Со смесью восхищения и отвращения Рентон наблюдает за тем, как Дохлый превращается из конченого раздолбая в мечту этой женщины. Его интонации и выговор незаметно меняются. На лице появляется заинтересованное, серьёзное выражение, когда он засыпает свою новую попутчицу обольстительно-нескромными вопросами. Рентон морщится, услышав, как Дохлый говорит:

— Да, я бы назвал себя джазовым пуристом.

— Дохлый снимает тёлку, — сообщает он, повернувшись к Бегби.

— Я охуенно рад за него, — с горечью говорит Бегби. — Классно, что этот говнюк от меня съебал. От этого поца никакой, на хуй, пользы, он только ныть, бля, может… сука.

— Мы сейчас все напряжены, Франко. Большой риск. Вчера мы захавали весь этот «спид». У нас у всех щас малехо паранойя.

— Не отмазывай этого мудака, блядь. Этого ёбаного урода надо научить понятиям. Он скоро получит нехуёвый урок. Понятия надо уважать.

Рентон, понимая, что спорить дальше нет смысла, усаживается поудобнее и наслаждается тем, как «чёрный» массажирует его, развязывая узлы и разглаживая складки. Всё-таки это был качественный продукт.

Бегбина злоба на Дохлого вызвана не столько ревностью, сколько обидой на то, что он ушёл: Бегби нуждается в обществе. У него как раз начался ураганный «спидовый» приход. Откровения посещают его одно за другим, и он считает себя обязанным ими поделиться. Ему нужно с кем-нибудь поговорить. Рентон замечает этот сигнал опасности. За его спиной громко храпит Второй Призёр. Бегби от него ничего не добьётся.