Гаджимурад Гасанов - Зайнаб

— В нашем селении до моего замужества все сельские вопросы — житья, бытья, войны и мира, сношения с другими населенными пунктами округа — решали два рода, наш «Мурцулы» и «Бяхяры». Если говорить вернее, само село, все пахотные земли вокруг села, пастбища, леса, луга, даже птицы, обитающие в этих местах, принадлежали этим двум родам. Когда два этих рода выгоняли свой скот из скотных дворов, он заполнял все улицы села, огромные стада их лошадей круглый год паслись на дальних отгонных пастбищах, от их дикого ржания, многотысячного топота копыт дрожали горы, от вяленой говядины, баранины, топленого масла, хлеба, сушенных, моченых груш ломились кладовые. Пока между этими родами торжествовал мир и порядок, стада крупного и мелкого скота тучнели, богатства умножались.

Несчастье пришло оттуда, откуда два этих рода не ждали. На свадьбе в соседнем селении из-за девушки подрались Умар из рода «Мурцулов» и Махмуд из рода «Бяхяров». В пылу драки они выхватили кинжалы и Умар тяжело ранил Махмуда. На арбе, запряженной тремя конями, Махмуда привезли в селение, и через несколько дней от полученных ран он умер.

Чтобы помириться с «Бяхярами», «Мурцулы» подключили самых уважаемых людей из округа. Аксакалы родов в знак примирения в присутствии уважаемых людей ударили по рукам, а за нанесенный моральный ущерб «Мурцулы» пригнали десяток коней, десять быков, двести штук овец, им отдали землю на пятьдесят мер зерна. Тем не менее, между этими двумя родами началась кровная месть. Нападая из-за углов, на проселочных дорогах, на дорогах, связующих близлежащие села, они убивали друг друга, резали, душили, сбрасывали с гор. Друг у друга крали девушек, молодых женщин, и продавали их в Средней Азии, на невольничьих рынках Азербайджана, Турции, Ирана.

Бабушка Ханум на секунду задумалась, сделала глоток чая, заглянула в глаза внучки. Мусса во время рассказа бабушки про себя неосознанно отмечал, а сейчас замел, какие страсти играли в глазах Зарият, меняя свой цвет от угольно-черного до красного и золотисто-фосфорного, мускулы на лице нервно подрагивали, сосуды на висках напрягались с палец, она до крови надкусывала губы. А когда неожиданно ее взгляд встречался с перекрестным взглядом Муссы, она нервно морщила лоб, глаза начинали бегать, и она старалась их быстро спрятать за дугой длинных густых ресниц. Губы ее, кроваво-красные и влажна, по-детски были удивленно надуты и полуоткрыты; в ее глазах, на ярко-выразительном лице отражался неподдельно заинтересованный вопрос, на который, возможно стала получать кое-какие ответы. Она становилась не похожей на себя, не узнаваемой и совершенно не понятной для Муссы.

Бабушка Ханум продолжила свой рассказ:

— В одну из темных дождливых ночей «Бяхяры» решились всем родом напасть на наш род, род «Мурцулов», и вырезали почти всех его членов. Из «Мурцулов» в живых остались только мыс братом Рамазаном, успевшие за какие-то доли секунды спрятаться в кладовой под зерном. В тот вечер на коне, заранее под седлом спрятанном за пределами села, брат увез меня в Дербент.

Нам живыми нужно было попасть в Дербент, а там жил друг нашего рода Мигай, богатый торговец, которой мог бы до затишья спрятать нас братом от преследования наших кровников. О том, что кровники будут искать нас повсюду, и, пока не вырежут последнего члена рода «Мурцулов», брат был уверен, они не успокоятся. Мы через знакомых евреев через дня три попали к Мигаю. Он сидел напротив нас, выкуривая огромную трубку. Прищурив немножко близорукие глаза, он долго изучал лицо Рамазана, слушая печальный рассказ о падении рода «Мурцулов». Вдруг резко он встал и выпалил:

— Я самый богатый еврей в этом городе, и нет еврея за его пределами богаче меня. Все магазины, разбросанные по этому городу с шелками из Китая, бархатом из Персии, пряностями из индии, оружием из Дамаска, сладостями из средней Азии, мои. Сейчас мои караваны верблюдов бороздят пески Бухары и Самарканда. Если ты въезжал в город сегодня, наверное увидел, мои виноградные плантации ломятся от урожая. Мои стаи лошадей, тучи овец и коров сотнями тысячами топчут прикаспийские степи. Все это принадлежит мне и моей дочери Магинур. Мои богатства ежедневно множат тысячи вольнонаемных рабочих и нукеров. Только, не знаю, как тебе сказать… — еще раз впился в лицо Рамазана, буравя его своим цепким взглядом, — ты — сын моего друга, поэтому открою тебе свою тайну… — тяжело вздохнул хозяин, — большая беда напала на нас… И из-за этого у нас сегодня пропадает весь урожай винограда, выращенный течение года непосильным трудом моих людей.

С глаз его предательски скатились две крупные слезинки с горошину, и, чтобы их не заметили я с братом, он их с украдкой вытирать ладонью руки.

— В моих виноградных плантациях объявилась крупная змея с бараньими рогами на голове и густой шерсткой на загривке. Неожиданно напав на рабочих, собирающих урожай, она живьем проглотила двоих. С тех пор мои нукеры никакими уговорами, никакими угрозами не могут выводить их на работу. Урожай пропадает, и я каждый день несу огромные убытки.

Седовласый купец обхватил Рамазана за широкие плечи и повел его к огромному сундуку, стоящему в углу гостиной:

— Рамазан, мир полон слухами. О твоем мужестве и силе в каждой чайхане города ходят легенды. Прошу тебя, выслушай старого доброго еврея. — старик говорил тихо, вкрадчиво, подчеркивая каждое слово, — если ты хочешь еще раз проявить себя, и о тебе заговорили во всей Персии, Индии, Бухаре, Самарканде, убей этого монстра и я тебя озолочу. Ты с собой заберешь золото, равный твоему весу! Нет, заберешь весь этот сундук! — он открыл перед нами огромный сундук, заполненный золотом и бриллиантами. — Или говори, чего бы вы с сестрой захотели — все отдам. Только освободи нас от этого змеи-людоеда!

Вдруг открылась потайная дверь и в гостиную тень вошла девушка, бледнолицая, изящная, черноокая, печальная. Она осмотрела Рамазана умными, немигающими глазами, подошла близко, мягкими холодными пальцами ощупала мускулы его правой руки, судя по ее действиям, видимо, из-за стены она слушала все разговоры своего отца с моим братом, и подошла ко мне. Она обняла меня, поцеловала в губы и знаками вывела меня в свою комнату.

— Видишь, сын моего друга, до чего довела мою дочь боязнь перед этой змеей?! Она даже не может выходит во двор погулять… Разве так можно? Ведь она моя единственная дочь, и кроме нее нет у меня ближе человека на свете!

Рамазану стало жаль доброго еврея-кунака, приютившего его с сестрой. В той ситуации, в какой оказался он с сестрой он не видел более приемлемого предложения, да и не ожидал. Во-первых, дом самого богатого купца Дербента, в их ситуации, станет самой надежной крепостью для него с сестрой. Во-вторых, если он убьет эту змею-людоеда, то золото, которое ему предлагает несчастный отец, не станет излишним в их положении. Он не может предполагать, на сколько долго продлится их исчезновение. Тогда, когда он не может даже на шаг приблизиться к своим богатствам, то золото, которое предлагает ему этот добрый старик, может стать единственным источником их существования и на долгие годы. Кроме этого, когда по его пятам шли кровные враги, лучше умереть стоя, с оружием в руках перед этим гадом, чем от предательской пули кровного врага из-за угла. Рамазан взглянул в глаза старика и глазами дал знак, что он согласен.