Гаджимурад Гасанов - Зайнаб

Больной мужчина, не просыпаясь, третьи сутки лежал на овчинной тавлинской шубе у сильно натопленного очага, куда дядя Курбан, смотрящий за ним, то и дело подкладывал дрова, не смыкая глаз. Четвертые сутки, полночь, дяде Курбану не спалось. Вдруг дядя Курбан себя поймал на том, что с сельском переулке раздался собачий вой, ему показалось, к этому вою и присоединился еще какой-то вой, длинный и удручающий. Дядя Курбан привстал с овчины, постеленной на полу недалеко от спящего мужчины, приоткрыл одно ухо от сползшегося на него овчинного котелька, прислушался. До его уха со стороны дуба-великана дошел такой звенящий волчий вой, что на секунду потерял дар речи.

— Не может быть! — воскликнул дядя Курбан. — Откуда в такое время в селении, переполненном собаками, волк?!

Он был так поражен неожиданным явлением волка, что долгое, время, пораженный, ничего не мог говорить. Он поймал себя на мысли, что натягивает на голову тавлинскую шубу, пытаясь, как можно дольше в нем укрыться. Только его поразил нисколько волчий вой, сколько огромные глаза незнакомца, вытаращенные из-под шубы, искрящиеся желтым- фосфорическим блеском, и удивленно направленные в темные стекла окон. Дяде Курбану то ли показалось, то ли на самом деле он увидел, как тот вдруг задрожал от страха, заскулил, запищал, друг вскочил, пытаясь найти укрытие, куда можно было прятаться.

Он оглянулся, где можно было прятаться, увидел напротив, у стены, ковровый станок, за которым он спрятался. Он там долго не мог угомониться, наконец, его нервы не выдержали, и он сначала заскулил, а потом тихо завыл в такт волчьему вою, раздающемуся за селом. У него вдруг сломался голос, он запищал, затявкал по-щенячьи, а потом заплакал, как человек, долго, безостановочно, вгоняя в животный страх Дядю Курбана, всех его домочадцев, соседей. У дяди Курбана от ужаса волосы на голове зашевелились, стали проволочками, он бессильно осел, закрыл глаза руками и задрожал.

А волчий вой раздавался то в одном, то в другом конце села, подгоняемый ветром, он несся по переулкам села, вгоняя ужас в сердца разрывающихся в вое собак, домашний скот в стойлах. Собаки, рвущиеся в вое, инстинктивно собравшись в одну общую стаю, гонялись по переулкам то в один, то в другой конец села, неся в сердца людей, домашнего скота сумятицу и ужас. Так дядя Курбан в одной комнате с этим человеком, если так можно выразиться, боясь его и за семью, держа кинжал под боком, просидел до утра. Эта был монстр, какая-то божья кара, посланная в их семью в облике человека. Как быть в дальнейшем, что с ним делать он не знал, а семья была в ужасе, готовая на любую глупость. По этому вопросу не было одинакового мнения и у совета старейшин села, которая долго, с утра до обеда, заседала в сельской мечети.

Но пока с утра до вечера не утихал огонь в его очаге. Дядя Курбан с женой кормили этого несчастного человека с рук, выхаживали, как младенца. Обделяя большую семью во многом, самые жирные и вкусные куски мяса преподносили гостю, самую теплую постель стелили ему, самые вкусные напитки давали ему. В дом дяди Курбана на служение гостю были приглашены самые опытные знахари, лекари, колдуны. И сельчане, понимая в какое трудное положение попала семья дяди Курбана, помогали ей в чем могли: кто мукой, кто сушеным мясом, кто маслом, кто десятком яиц, кто картошкой, кто свежими, мочеными в воде фруктами.

Человек-инкогнито, с тех пор, как объявился в семье дяди Курбана, проходила вторая неделя. Кто он, откуда, из какого роду-племени, как он очутился в этом захолустье, куда давно не заглядывал чужой человек, на каком языке хоть он говорит — все было покрыто таинственным мраком.

Для жителей этого населенного пункта гость — это посланник Аллаха. Как принято с глубоких дремучих времен, для горца он свят, его почитают, ему угождают, он готов сделать все, чтобы было уютно, сытно, не холодно. По обычаям гор, пока гость сам не откроется, для хозяина считает неуважением к гостю задавать нетактичные вопросы. Как принято, гость сам должен о себе обо всем рассказывать. Но этот гость молчал, будто бы замышлял что-то плохое против семье дяди Курбана. Единственное, что узнали, его зовут Дервиш-Али, вот и все. Когда он молчал и третью неделю, в семье дяди Курбана заволновались, и по селу о нем поползли непонятные слухи, один страшнее другого. Одни говорили, что он убийца из соседнего района, который сбежал от кровной мести. Другие говорили, что видели, как он превращается в волка, и как выл на луну. Третьи предлагали, немедленно выдворить его из селения и таким образом защитить сельчан этого молчаливого человека. Четвертые говорили, что он глухой, видели, как он в поле напал на овцу, загрыз его, как волк, научился только выть по-волчьи и скулить.

Самое главное, что связывает его с этой волчицей, которая по вечерам тенью пробирается по сельским переулкам, воя, пугая всех? Не по его ли следам она пробралась в эти края? Если не по его, то за чьей душой он охотиться? Здесь кроилась какая-то тайна, которую в селе старались многие разгадать.

Самое главное, что удивляло людей — его состояние, когда находили еле живым под дубом-великаном. С такими ранами, ссадинами на теле, сепсисами на теле мало кто из людей выжил бы. А Дервиш-Али не только выжил, но и за короткое время почти все смертельные раны на его теле зажили, как на собаке, и он по вечерам еще умудряется куда-то бегать и чего-то доставать. Видели, как только он стал на ноги, из огромного грязного кармана балахона, висящего на нем, он вытащил какие-то пахнущие травы, в круглом медном казане в очаге на медленном огне готовил какую-ту кашицу и прикладывал к больным местам. И через неделю, когда больные места на теле, откуда сочился гной, затянулись новой красной кожей, и он оживал на глазах, люди решили, что он связан со сверхъестественными силами.

В один из вечеров, когда семья дяди Курбана спала крепким сном, Дервиш-Али бесшумно встал со своего места, с запертых дверей беззвучно снял все запоры, вышел наружу и исчез в темноте. Вернулся через сутки, весь грязный, голодный, когда увидел еду, на него набросился, как голодный волк. Во время еды, если к нему кто-то подходил, он огрызался, как волк, думая, что у него отбирают еду, делал нападающие движения, и все ел много, очень много и без разбора. А потом исчез еще и еще раз… В последнее время уходил каждый вечер. Куда? Никто не знал, он в темноте вдруг растворялся как туман, и сколько не старались бывалые охотники проследить его, они неожиданно теряли его нить. Так он вечер уходил куда-то, а рано утром домочадцы дяди Курбана находили его в своей постели. Хотя была поздняя осень, на северных склонах окружности села лежал припорошенный снег, и сейчас на его голом теле кроме того грязного балахона, который был на нем первый раз, ничего не было, а ноги были босы. Создавалось такое впечатление, что его узловатым, скрюченным как у волка ногам, было неудобно ходить в обуви, и, какую бы обувь ему не давали, на следующий день он выкидывал ее куда-то.