Таня Кадзи - Русская гейша. Тайны обучения

В образе веревки заложен глубокий любовный символизм. Недаром говорится: узы любви, любовная связь, привязанность, пленительный образ.

В шибари психологический аспект один из важнейших, потому что путы на теле развязывают путы в голове. Нижний полностью доверяется верхнему, и это абсолютное доверие, иначе – абсолютный уход на какое-то время от проблем и тревог повседневной жизни, отлично разгружает психику.

Чисто физический эффект шибари – ощущение веревки на теле, ощущение ее шероховатой, раздражающей нервные окончания текстуры, ее обхвата.

Веревка кажется теплой. Это тепло заботы Мастера, который играет с телом модели, украшая его цветными веревочными узорами и любуясь делом своих рук.

Тело, чувство, разум обретают редкую гармонию. Вдруг оказывается, что растворение в Мастере и уход в себя – это одно и то же.

Психологические узы остаются даже тогда, когда веревка снята и тело свободно. И Мастер и его модель помнят о своей связи и чувствуют ее на расстоянии».

При следующей встрече с Павлом Николаевичем я попробовала применить технику шибари. Но эффект был абсолютно другим. Когда я связала его, он ждал с любопытством продолжения. И когда оно не последовало, то попросил исхлестать его плеткой, как обычно.

Я решила, что мне нужно съездить домой, хотя бы ненадолго. Господин Ито сказал, что пока особо не нуждается в сопровождении Аямэ и я могу отдыхать. Многие его знакомые уже начали разъезжаться по дачам и курортам.

– Отдохни как следует, – ласково сказал он на прощание, – а когда вернешься, начинай подыскивать кадры для своего дела.

Я собрала вещи, но домой пока не звонила, так как не определилась с датой отъезда. Тим обещал присмотреть за квартирой. Но все получилось совсем не так, как я планировала.

Одиннадцатого июня около девяти вечера, после целого дня беготни по магазинам, я возвращалась домой на метро. Я стояла в углу вагона, обвешанная пакетами с подарками родным, закрыв глаза и предвкушая, как приеду и сразу упаду в ванную с ароматическими маслами. Мы уже приближались к станции «Нагатинская». И вдруг раздался оглушительный грохот, визг, крики, вагон сильно дернулся, на меня что-то упало. И я потеряла сознание.

Как потом выяснилось, сработало взрывное устройство на перегоне «Тульская» – «Нагатинская». По всем законам жанра в этом вагоне должен был оказаться Степан. Он как раз тогда жил недалеко от станции «Нагатинская». Но оказалась я. Четыре человека погибли на месте, двенадцать были госпитализированы. Среди последних оказалась и я.

Очнулась я на следующий день в больничной палате. На мое счастье, особых повреждений не оказалось. Хуже было с головой. Я получила сильный удар при падении. Врачи поставили диагноз – сотрясение мозга. И предписали покой и только покой. Когда медсестра осторожно спросила, кому сообщить о моем местонахождении, я сказала, что живу одна.

– Но друзья, знакомые? – настаивала она.

– Не хочу никого напрягать, – упрямо ответила я и отвернулась.

– Хорошо, хорошо, – ласково сказала она.

И больше к этому разговору никто не возвращался.

Я лежала в палате, закрыв глаза и инстинктивно избегая разговоров с больными. Голова постоянно болела, и мучили приступы дурноты и тошноты. Испытанный шок повлиял на психическое состояние, мне снились устрашающие кошмары, и наутро я просыпалась в поту. Лечащий врач решил назначить мне мягкие седативные препараты. Через неделю я почувствовала себя значительно лучше. А еще через неделю была готова продолжить лечение в домашних условиях.

– А там за тобой, Танюша, молодой человек пришел, – в день выписки сообщила мне, радостно улыбаясь, медсестра. – И это замечательно! Он проводит тебя до дома, а то ты еще слабенькая.

Я удивленно ее выслушала. Потом подумала, что это Тим узнал, где я, и решил помочь. Медсестра говорила, что фамилии пострадавших были размещены в Интернете.

Надев ситцевое платье, которое по моей просьбе купила мне медсестра, я спустилась в вестибюль. И сразу почувствовала легкий, но такой узнаваемый запах ванильного табака. Почему я не повернулась и не убежала обратно в палату? Но заторможенное от приема транквилизаторов сознание не отреагировало должным образом. Я, буквально оцепенев от ужаса, смотрела, как ко мне приближается улыбающийся Степан. Он быстро, не успела я пикнуть, подхватил меня под руку и вытащил на улицу, мгновенно втолкнув в машину.

– Попалась, птичка! – злобно прошептал он, защелкивая наручники на моих запястьях и залепляя мне рот пластырем.

Я была настолько напугана, и все произошло так быстро, что о сопротивлении у меня даже мысли не мелькнуло. Мне казалось, что я неожиданно попала в свой собственный кошмар и пока не проснусь, он не закончится. К тому же я все еще была очень слаба.

Ехали мы, как мне показалось целую вечность. И вот машина остановилась. Я, ожидая самого худшего, закрыла глаза. Степан вытащил меня из машины и быстро поволок в какую-то дверь. Вместо того чтобы внимательно оглядываться по сторонам, я еще крепче зажмурилась. Я думала только о том, что он сейчас силой заставит меня подписать документы на квартиру, а потом убьет. Но все оказалось намного хуже. Он втащил меня в какое-то помещение, отлепил пластырь, расстегнул наручники. Но оставил их на левой руке. Потом чем-то звенел, больно дергая меня за эту руку. И, судя по шагам, ушел.

Я стояла, ничего не понимая и боясь открыть глаза.

– Чего замерла, сестричка? – услышала я грубый женский голос и, наконец, решилась посмотреть.

Я находилась в крохотной квадратной комнате с одним зарешеченным окном, за которым сквозь мутное от грязных разводов стекло с трудом просматривались сплошные ветки сирени. В комнате из мебели был только стул, стоящий в углу. За ним я увидела ржавое ведро. От моей руки тянулась самая настоящая металлическая цепь, которая приковывала меня к батарее центрального отопления. К этой же батарее таким же способом были прикованы еще двое. Одна цепь тянулась к совсем юной на вид девушке, сидящей в углу комнаты на полу. Ее темно-каштановые волосы были распущены и закрывали почти все ее тело. Большие карие глаза смотрели затравленно. На ней был надет вылинявший ситцевый халатик с большой рваной прорехой на подоле. Рядом стояла алюминиевая миска с водой и прямо на полу лежала надкусанная горбушка черного хлеба. Второй цепью была прикована женщина лет сорока. Она сидела в метре от меня, скрестив ноги. Ее огромная грудь практически вываливалась из туго натянутой трикотажной майки. Старые тренировочные штаны обтягивали толстые ляжки, похожие на бочонки. Ярко-рыжие на концах и наполовину седые у корней волосы топорщились в разные стороны и делали ее одутловатое морщинистое лицо с большими, навыкате, водянистыми глазами похожим на маску старого клоуна. Возле нее тоже стояла миска с водой.