Фрэнк Лэмпард - Абсолютно честен. Автобиография

Под руководством Харри и моего отца клуб мог бы вернуть себе звание Академии футбола. И как же они были вознаграждены за свои усилия, за годы напряженной работы, вернувшей клубу это доверие? Харри был уволен, а на следующий день ушел и отец. Фанаты, освистывавшие меня, совершенно не показывали мне преданности. Несмотря на все достижения папы и Харри, совет директоров не проявил никакой лояльности и уволил их.

Трубку подняла мама. Я был у нее дома, когда она вошла в комнату и сказала мне, что Харри уволен. Она была совершенно спокойна. Я был удивлен ее реакцией и этой новостью. Разногласия Харри и президента клуба длились уже полгода, с тех самых пор, как был продан Рио. Это было хорошо известно. Он отчаянно хотел вести клуб вперед и хотел сделать команду сильнее, но вместо денег получал лишь оправдания. Клуб был в долгах. Стадион нуждался в реконструкции. Наверное, это можно было предвидеть, но когда вся ваша жизнь вращается вокруг одного-единственного объекта, невозможно увидеть ее со стороны.

Наша жизнь вращалась вокруг «Вест Хэма». Я никогда не мог представить жизнь за пределами клуба – какими бы горькими ни были мои обиды. Мама сразу же позвонила Сандре, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Сандра была расстроена, но куда больше беспокоилась за Харри. Я спросил, как звучал по телефону папин голос, и она ответила, что он в порядке. Он очень сильный человек, но видел, что исход был неизбежен. Уволили только Харри, и в типичном для «Вест Хэма» стиле руководство оставило тренерский штаб в подвешенном состоянии – никто из тренеров не знал, что будет дальше. Но для папы никаких вопросов не стояло. Он был предан, и если бы его не попросили уйти, он бы сам сказал, что уходит.

Он никогда не показывал своего расстройства. Он рассердился, но больше от врожденного чувства гордости, оттого, что он в чем-то потерпел неудачу, нежели по какой-то другой причине. Также он расстроился из-за Харри. Он знал, через что прошел Харри, лучше, чем кто бы то ни было. Он видел все, что оказывалось скрыто для окружающего мира за дверями зала для совещаний и кабинета главного тренера после того, как все остальные уходили.

Харри отреагировал намного острее, чем отец, который отнесся к ситуации вполне спокойно. Он был разочарован тем, как все закончилось, хотя и испытывал некоторое облегчение. Говорят, что каждый главный тренер точно знает, что в один прекрасный день будет уволен. Может быть, они предпочитают не думать об этом слишком много, но кто станет их винить?

Я позвонил Харри, чтобы узнать, как он.

– Я в порядке, Фрэнк, – сказал он своим обычным хриплым голосом. – А ты как?

Ожидаемо мужественный ответ:

– Мне жаль, Харри.

– Чего жалеть, сынок? Жалеть не о чем. Что сделано, то сделано. Я в порядке. У меня все будет отлично. Вот увидишь.

Несмотря на это, разговор дался мне нелегко. Семейные отношения всегда мешали разговорам о футбольных делах, а в тот момент казалось, что происходит обратное. Он был благодарен за сочувствие. Он был моим дядей, и я хотел равняться на него, как и прежде. Он тоже этого хотел. Я чувствовал, что ему было больно, но он не желал показать, насколько.

– Береги себя, – сказал я, когда разговор естественным образом подошел к концу.

– Спасибо, сынок. Но и ты береги себя. Хорошо, Фрэнк?

Я понимал, что он имеет в виду. И он был прав. Я знал это, это знал и папа. Папа очень быстро взял на себя заботы о моем будущем. Это был его естественный инстинкт. Он принял то, что случилось с ним, и хотел сделать все, что было в его силах, чтобы защитить меня от последствий. Чутье подсказывало мне: беги, беги как можно скорее. И дело было уже не в футболе, а в моей семье.

Если бы мои отношения с фанатами были превосходными, возможно, все было бы иначе. Если бы Рио остался, то, может быть, остался бы и я. Кто знает, что было бы, если бы мне не лгали? Тем не менее приглашение на встречу с президентом клуба Теренсом Брауном через неделю после ухода Харри и отца меня заинтриговало.

Я перенес операцию по удалению грыжи и не тренировался. Моя последняя игра завершилась домашним поражением от «Лидса» в конце апреля. Неделей ранее я забил «Ньюкаслу» за десять минут до конца матча, когда мы проигрывали в два мяча. Это был пенальти.

Я встретился с Катнером и спросил его, что он об этом думал.

– Давай просто пойдем и послушаем, – сказал он. – По крайней мере, это будет интересно.

Мы вошли в кабинет Брауна, и он поздоровался со мной так тепло, как только мог. Однако в его голосе звучала и нотка беспокойства, и я думал о том, что, по его мнению, я могу сказать. Он заметно нервничал, но почти сразу же перешел к сути. Клуб хотел, чтобы я остался. Я был удивлен. У меня сложилось противоположное впечатление. Браун сказал, что понимает, как мне тяжело. Я слушал, смотря ему прямо в лицо. Я понимал его слова, но все это казалось мне немного нереальным.

Он понимает? В самом деле? Знает ли он, каково это – чувствовать ненависть тысяч людей, ради которых стараешься изо всех сил? Имел ли он хоть какое-то представление о том, скольких усилий мне стоило игнорировать эти оскорбления в надежде, что я смогу вернуть расположение этих родных мне людей? Мог ли он постичь боль, стыд и разочарование, которые «Вест Хэм» причинил моей семье своим поступком по отношению к отцу и дяде? Я так не думал. В его словах я не слышал ничего, что указывало бы на сочувствие мне и понимание того, через что мне пришлось пройти.

И все же ему хватило наглости говорить, что клуб хотел бы, чтобы я подписал новый контракт и помог ему построить дивное новое будущее. Я посмотрел ему в глаза. Полагаю, я надеялся увидеть хоть какие-нибудь эмоции, хотя бы минимальное осознание того, что я испытываю. Ничего. Даже намека на сожаление.

Я попытался осмыслить происходящее. Неужели они действительно хотели, чтобы я остался и играл за клуб, или здесь было замешано что-то еще? Ведь если бы я подписал новый контракт, моя рыночная стоимость автоматически повысилась бы. До меня доходила информация, что они уже озвучили заинтересованным клубам ценник в 14 миллионов фунтов. Кроме того, по моему контракту мне полагались бонусы за лояльность в случае, если меня решат продать – если бы я подал запрос на трансфер, то лишился бы этих денег. Не состоит ли план в том, чтобы подтолкнуть меня к уходу и сэкономить? Это было очень вероятно, но я на это не клюнул. Браун почувствовал, что ему не удастся меня переубедить. Я отдал им свое время, свое внимание, свою преданность. Взамен они попытались на мне навариться.

Катнер сказал, что в сложившихся обстоятельствах будет даже лучше, если я покину «Вест Хэм». Он был уверен, что они это поймут. Я встал с намерением покинуть кабинет Брауна. Мне отчаянно хотелось оттуда выйти. Перед тем, как зайти, я волновался, а от разговора меня чуть не вывернуло. Неожиданно президент постарался совершить последнее усилие в попытках убедить меня.